Радик Салихов: «Если бы не Баруди, татары вряд ли бы стали одним из передовых народов России»

За  что его прозвали «татарским Гапоном» и два раза приговаривали к  смерти, почему его псевдоним был Пороховой, а  его знаменитое медресе считали университетом? Об  этом и  многом другом из  жизни великого Баруди читателям «БИЗНЕС Online» рассказывает доктор исторических наук Радик Римович Салихов, директор Института истории им.  Марджани АН  РТ.

Баруди  — это не  настоящая его фамилия, а  псевдоним, по-восточному  — тахаллус (в  переводе с  арабского  — «прибежище», в  литературе Ближнего и  Среднего Востока псевдоним, литературное имя, избранное самим писателем  или данное его учителем) Фото:  Shamil044, wikimedia.org , (CC BY-SA 4.0) 

В  особом ряду в  истории татарского народа стоит личность Галимджана Мухаметзяновича Галеева ( Баруди )  — выдающегося ученого, просветителя и  общественного деятеля, совершившего в  начале XX  века грандиозный переворот в  духовной жизни нации. В  советское время его имя было незаслуженно предано забвению, поскольку в  господствующей в  тот период коммунистической идеологии все учения, как и  деятельность, связанная с  религией, причислялись к  разряду пусть не  реакционных, но  косных и  отсталых. А  потому нежелательных. Хотя ничего контрреволюционного в  жизни и  деятельности Баруди абсолютно не  было. И  даже наоборот. Как общественный деятель Баруди всегда, пусть иной раз и  вынужденно, сотрудничал с  властями, если такое общение шло на  пользу ислама и  народа.

Баруди  — это не  настоящая его фамилия, а  псевдоним, по-восточному  — тахаллус ( в  переводе с  арабского  — «прибежище», в  литературе Ближнего и  Среднего Востока псевдоним, литературное имя, избранное самим писателем  или данное его учителем. В  большинстве случаев заключает в  себе характеристику, оценку таланта, иногда  — обозначение происхождения из  какого-либо племени, рода или местности   — прим. ред. ). В  арабском языке «Баруди» означает «Пороховой»,  говорит о  месте его происхождения и  указывает на  то, что именно в  Пороховой слободе Казани начала прорисовываться основная линия его фамильного шаджаре ( от  арабского «шаджара»  — дерево, в  том числе родословное,   — прим. ред. ). Здесь 13  сентября 1832 года у  «отставного рядового» Ибнамина Галеева и  его жены Хуснульхаят родился сын Мухаметзян , отец будущего просветителя.

Мухаметзян Ибнаминович  Галеев  был личностью далеко не  ординарной. По  сегодняшним меркам  он  сделал головокружительную карьеру в  области предпринимательства, вырос из  учеников торговца в  настоящие олигархи того времени

Мухаметзян Ибнаминович Галеев был личностью далеко не  ординарной. По  сегодняшним меркам  он  сделал головокружительную карьеру в  области предпринимательства, вырос из  учеников торговца в  настоящие олигархи того времени. Его хозяин, купец средней руки, но  в  общем-то известный в  Казани,  Мустафа Файзуллин   занимался в  ту  пору делом малоизвестным, но  довольно привлекательным  — производством и  сбытом нарядной азиатской обуви, которую «подсмотрел» на  оренбургской ярмарке еще в  конце ХVIII века. Для этого Мустафа-бай нанял в  городе и  окрестных деревнях лучших кожевенников и  десятки искусных швей-мастериц, которые и  начали изготавливать мягкие, удобные, покрытые изящным узорочьем ичиги, сапожки и  туфли.

Мухаметзян Галеев, еще мальчишкой переселившийся из  деревни Чувашлы Казанского уезда (ныне Высокогорского района РТ), по  всей видимости, выполнял роль торгового агента у  Файзуллина, собирая готовую продукцию в  селах и  обеспечивая работников сырьем. Вскоре юноша благодаря природным способностям, упорству и  трудолюбию  становится первым помощником купца во  всех его коммерческих операциях.

В  1855-м Мухаметзян сосватал дочь крестьянина из  деревни Малые Ковали Фахренису Хайбуллину , а  еще через два года у  молодоженов родился первенец Галимджан, которому суждено было обессмертить фамилию рода.

После кончины хозяина Галеев унаследовал его дело, неожиданно для самого себя оказавшись у  руля большой процветающей фирмы. Новоиспеченный купец позаботился о  качестве производимой обуви, значительно расширил ее  ассортимент. Но  главное  — он  перешел от  феодального, отсталого способа производства к  передовому, капиталистическому, отказавшись от  неудобной и  малоэффективной системы мастеров-надомников. Теперь его работники трудились в  стационарных мастерских, где ежегодно изготавливались десятки модификаций азиатских сапожков и  туфель, среди которых наибольшей популярностью пользовались ичиги, расшитые золотыми и  серебряными нитями. Он  сумел значительно увеличить доходы своего предприятия, расширить его границы. Купец приобрел лавки на  ирбитской и  нижегородской ярмарках, открыл фирменные магазины в  Уфе и  Троицке. Переехав в  1861 году с  семьей на  постоянное жительство в  Казань и  в  1869-м официально войдя в  местное купеческое сословие, Мухаметзян превратился из  коммерсанта средней руки в  богатого торговца и  промышленника. Грамотный, энергичный, обладающий несомненным талантом общественного деятеля предприниматель вошел в  среду влиятельных людей губернского центра.

По  своим взглядам и  устремлениям Мухаметзян Ибнаминович, безусловно, принадлежал к  новой формации татарского купечества. Он  был грамотным и, по  характеристике  Дж. Валиди ( Валидов Джамалетдин Джалялетдинович   (1887–1932)  — татарский просветитель, ученый-энциклопедист, языковед-тюрколог, историк татарской общественной мысли, деятель культуры, основатель татарской профессиональной литературной критики и  эстетической мысли — прим. ред. ), чрезвычайно любознательным человеком. При каждом удобном случае покупал книги, старинные рукописи и  в  конце концов  собрал большую библиотеку.

Будучи глубоко верующим мусульманином, Мухаметзян-бай особо чтил те  заповеди Корана, в  которых говорится о  помощи ближнему, старался неотступно следовать им.  Соответственно, в  духе гуманизма воспитал он  и  четверых своих сыновей. Лишь один из  них  — Газизжан   — продолжил торговое дело отца, трое других  — Галимджан, Салихзян , Абдрахман , получив образование в  медресе Бухары, Турции, Египта, Аравии, посвятили свою жизнь Аллаху, став священнослужителями в  казанских приходах.

Будучи глубоко верующим мусульманином, Мухаметзян-бай особо чтил те  заповеди Корана, в  которых говорится о  помощи ближнему, старался неотступно следовать им Фото: ©  Погорельченко, РИА «Новости»

Галимджан Мухаметзянович  родился 5  февраля (по  старому стилю) 1857 года в  деревне Малые Ковали Казанского уезда (ныне Высокогорского района РТ). В  1862-м Галимджана отдают учиться в  престижное казанское медресе «Каримия» («Апанаевское») при второй соборной мечети. Здесь преподавали знаменитые в  то  время ученые-теологи, получившие богословское образование в  Бухаре, Кабуле, Аравии и  Египте. Юный шакирд изучал основы веры, сделал первые шаги в  постижении арабской, тюркской и  персидской культуры. Успехи были столь основательны, что по  окончании четырехлетнего курса медресе Галимджану уже самому доверяют обучение шакирдов-первогодков. Стремительно разбогатевший отец, заметно утвердивший свое влияние в  забулачной части города, рассчитывает в  перспективе видеть сына в  должности главного духовного наставника большой и  богатой махалли ( в  современном понимании в  мусульманских республиках Поволжья махалля  — это локальная община, объединяющая вокруг мечети не  всех жителей определенного района, а  только религиозную ее  часть, которая посещает мечеть,   — прим. ред. ) пятой соборной мечети (ныне ул.  Тукаевская, 40). Он  решает дать ему высшее теософское образование и  отправляет в  1875 году на  учебу в  Бухару.

В  течение 7 лет будущий просветитель слушал лекции прославленных бухарских мударисов, дни напролет проводил в  библиотеках за  чтением древних рукописей, одновременно изучал быт и  культуру мусульман Востока. Вернувшись в  Казань с  солиднейшим багажом знаний, Баруди 28  октября 1882 года получил указ за  номером 7724 на  исполнение должности второго муллы пятой соборной мечети. Новоиспеченный хазрат, давно мечтавший о  большой шакирдской аудитории, конечно  же, не  мог удовлетвориться преподаванием в  небольшом приходском медресе, где в  самые лучшие времена насчитывалось не  более 50 учащихся. К  тому  же Галимджан столкнулся здесь с  характерными для всего мусульманского образования недостатками, в  первую очередь  зубрежкой: на  изучение одной только грамоты уходило несколько  лет. Тогдашние мусульманские учебные заведения, как правило, выпускали крайне односторонне образованных людей, способных часами спорить по  какому-нибудь незначительному вопросу шариата и  в  то  же время слабо разбирающихся в  элементарном арифметическом счете. Такое положение дел все больше и  больше не  устраивало молодую национальную буржуазию, для которой наличие высококвалифицированных специалистов по  различным отраслям знаний являлось главным условием выживания в  острой конкурентной борьбе с  русскими промышленниками и  предпринимателями. Вот почему стремление Баруди изменить к  лучшему существовавшие в  медресе порядки встретило живой отклик у  богатых татарских купцов Казани  и  в  первую очередь у  его отца.

Отец подарил Галимджану прекрасную усадьбу на  Сенной улице напротив мечети, подыскал для него хорошую жену, дочь малмыжского 1-й гильдии купца Исхака Мусича Утямышева   — Бибимагруй . Свадьба состоялась в  1883 году в  селе Маскара Малмыжского уезда Вятской губернии  — родовом гнезде Утямышевых. Надо сказать, что для Баруди это была удачная во  всех отношениях партия. О  богатстве и  славных традициях этой старейшей татарской купеческой династии ходили легенды. Утямышевы, помимо успешных занятий коммерцией, обладали еще одним замечательным качеством. Они из  поколения в  поколение передавали своим потомкам неуемную жажду знаний, любовь к  наукам. Сам Шигабутдин Марджани с  великим уважением писал о  ее  родоначальнике Габдулле Утямышеве , еще в  XVIII веке основавшем несколько бумагопрядильных мануфактур и  прославившемся бескорыстной благотворительностью. Так что супруга Баруди, прекрасно образованная женщина, сумела стать достойной спутницей Галимджана хазрата, проникнуться его духовными устремлениями и  интересами, а  затем на  протяжении всей жизни, руководя женским мектебе при приходском медресе, помогать мужу в  его просветительской деятельности.

Понимая, что Галимджану необходимо собственное учебное заведение, где  бы тот был полновластным хозяином, купец учредил медресе, получившее имя своего основателя  — название «Мухаммадия». Здесь и  начал педагогическую работу Баруди Фото:  Anisantha, wikimedia.org, (CC BY-SA 4.0)

Обеспечив сыну неплохие стартовые условия, Галеев-старший не  забыл позаботиться и  о  самом важном. Понимая, что Галимджану необходимо собственное учебное заведение, где  бы тот был полновластным хозяином, купец учредил медресе, получившее имя своего основателя  — название «Мухаммадия». Здесь и  начал педагогическую работу Баруди. Нельзя сказать, что хазрат сразу  же приступил к  коренной ломке старых традиций в  обучении, поначалу он  попытался лишь внести новое содержание в  преподавание чисто богословских дисциплин. И  уже одно это в  считанные годы сделало имя молодого мудариса известным не  только по  всей Казани, но  и  губернии. Число шакирдов, желающих попасть на  учебу в  «Мухаммадию», стремительно росло.

Баруди был человеком очень творческих взглядов. Он  в  какой-то мере поощрял свободомыслие, если оно не  противоречило законам, и  тому подобное. У  него был такой жизненный принцип: он  очень хотел, чтобы подрастающее поколение мусульман стало осознанно верующими людьми, которые  бы знали и  понимали Коран, религию, принимали их  сердцем, а  не  просто жили с  догмами в  голове. В  то  же время  эти искренне верующие люди должны быть светски цивилизованными, конкурентоспособными и  не  отставать от  представителей других национальностей. И  не  только от  русского, но  и  от  европейских народов. Он  хотел, чтобы его соплеменники и  единоверцы обладали всем необходимым, передовым комплексом компетенций и  знаний, и  не  только в  гуманитарных, но  и  в  естественных и  технических науках. Поэтому в  его «Мухаммадии» они тоже преподавались, поэтому его «Мухаммадию» считали своего рода университетом  относительно светским, но  с  духом возрождающегося ислама. Таким образом он  осуществлял, как сейчас говорят, его некоторую «перезагрузку». В  этом плане Баруди как  бы дал второе дыхание мусульманской школе. Ведь существующая в  то  время академическая консервативная школа, несмотря на  то  что сохраняла соответствующие устои и  нравы, несла знания, но  уже очень сильно начинала отставать от  развития вообще, от  развития не  только российской, но  и  мировой школы. И  если  бы не  Баруди, его сподвижники и  соратники, то  татары вряд  ли бы  сейчас были одним из  передовых народов России.

Несмотря на  первые успехи Галеева, развитие новометодного образования в  Казани шло медленно и  трудно. Сказывались причины как объективного, так и  субъективного характера. Быть первым всегда нелегко. Отсутствие опыта, теоретической базы реформ, необходимой литературы, явная предубежденность общества и  отчаянное сопротивление фанатиков, видевших в  малейших новшествах молодого муллы посягательство на  священные основы шариата,  — все это ставило препоны. Ко  всему прочему и  губернское начальство, обеспокоенное активностью Баруди, принялось донимать его мелкими придирками. Поэтому в  1887 году ученый решил взять своеобразный тайм-аут. Он  отправился в  хафи, намереваясь по  пути остановиться в  мусульманских центрах  — Турции, Египте и  Аравии, чтобы там послушать лекции знаменитых исламских правоведов, философов, ближе познакомиться с  наследием и  современным духовным состоянием восточного мира. Из  этой поездки он  вынес одно глубокое убеждение  — прогресс мусульманских народов невозможен без приобщения их  к  достижениям европейской и  мировой цивилизации. Он  еще раз убедился в  правильности выбранной им  стези и  теперь уже, невзирая на  трудности, начал решительную ломку средневековых устоев национального просвещения. В  1891 году медресе «Мухаммадия» официально перешло на  преподавание по  новому звуковому методу. За  неимением специальной литературы Баруди сам пишет ряд учебников, около трех десятков, многие из  которых впоследствии стали классическими.

Шакирды, поступившие туда учиться, занимались в  течение 14  лет. Они изучали арабский, турецкий, русский языки, математику, геометрию, физику, географию, психологию, педагогику, историю России, тюркских народов и  другие дисциплины, т.  е. получали полноценное светское и  духовное образование. Кроме того, Баруди часто приглашал в  свое учебное заведение видных представителей науки и  культуры, политических и  общественных деятелей для чтения различных лекций, проведения факультативных занятий. В  начале XX  века доктор Терегулов читал курс медицины и  гигиены, юрист Алкин   —  правоведения, публицист Акчура   — политической истории и  т.  д.  Большое внимание педагог уделял оборудованию учебных кабинетов и  бытовым условиям учащихся. С  помощью богатых татарских купцов он  снабдил классы медресе всем необходимым  — картами, черными досками, кафедрами и  наглядными пособиями. Учебный процесс был подчинен строгому расписанию. Свободное время шакирды могли проводить в  благоустроенном общежитии, мастерских или  же на  стадионе, зимой превращаемом в  каток.  В  медресе царила атмосфера относительного свободомыслия, учащиеся имели возможность объединяться в  неформальные общества, выпускать рукописные газеты и  журналы, ставить спектакли. Неслучайно именно в  этом медресе возникло мощное шакирдское движение со  своей подпольной организацией «Берлек», которое ставило целью радикальную реформу всех конфессиональных учебных заведений у  волжских татар. В  начале XX  века в  «Мухаммадии» насчитывалось рекордное количество учащихся  — 500 человек и  20 мугаллимов (преподавателей). Не  будет преувеличением сказать, что в  ее  стенах получил великолепное образование цвет татарской интеллигенции.

Если мы  возьмем знаменитых писателей, драматургов, общественных и  политических деятелей, военачальников и  ученых, то  многие из  них учились под крылом Баруди. Среди них  — известные революционеры, например,  Хусаин Ямашев (на фото стоит справа) Фото: wikimedia.org ,  Общественное достояние

«Мухаммадия» стала настоящей кузницей образованных кадров не  только среди татар, башкир, но  и  многих других тюркских народов. И  весь цвет татарской интеллигенции так или иначе был связан с  этим медресе, которое по  значению и  содержанию своему  действительно  более соответствовало университету. В  такой среде воспитывались и  вырастали не  только высокообразованные, но  и  общественно активные личности.

Если мы  возьмем знаменитых писателей, драматургов, общественных и  политических деятелей, военачальников и  ученых, то  многие из  них учились под крылом Баруди. Среди них  — известные революционеры Хусаин Ямашев , Махмуд Дулат-Али , Касим Туйбахтин , Камиль Якуб ; писатели Фатых Амирхан , Зариф Башири , Фатхи Бурнаш , Мажит Гафури , Карим Тинчурин , Галиаскар Камал , Наки Исанбет , Миргаяз Укмаси , Ахмет Исхак , Гали Рахим , Фазыл Туйкин ; ученые, общественные деятели Гимад Нугайбек , Ходжа Бадиги , Галимджан Шараф , Газиз Губайдуллин , Сайид Вахиди ; артисты Зайни Султанов , Габдрахман и  Габдулла Камал ; дипломаты Ибрагим Амирхан , Хикмет Биккенин ; композиторы Султан Габяши , Салих Сайдашев ; художник Баки Урманче и  др. Даже Закир Шакиров , известный педагог и  лингвист, разработчик башкирского алфавита и  орфографии, отец первого секретаря Башкирского обкома КПСС Мидахата Шикирова , который руководил соседней республикой в  течение почти 20 лет, был выпускником этого учебного заведения.

Иными словами, подвижничество Баруди в  кратчайшие по  историческим меркам сроки вывело мусульманскую школу на  путь прогресса, превратило некогда рутинный для татарских юношей процесс получения знаний в  главный инструмент духовного возрождения народа, обретения им  национального самосознания. Теперь уже немногие осмеливались обвинить хазрата в  ереси. Напротив, сторону муллы Галимджана приняли самые уважаемые люди. Прыть консервативного духовенства существенно поубавилась и  после того, как реформатора поддержал известный троицкий ишан Зайнулла Расулев , а  также авторитетные казанские имамы. Баруди сумел сгруппировать вокруг себя купцов нового поколения, гордо именовавшихся «прогрессистами»: Мухаметсадыка Галикеева , Сулеймана Айтова , Бедретдина Апанаева , Вафу Гайнуллина , Гайнутдина Мукминова и  др. Их  капиталы и  влияние в  обществе хазрат направил на  упрочение джадидитских преобразований, на  создание крепкой материальной базы для лишенных государственной поддержки мектебов и  медресе. Таким образом, после смерти Марджани у  мусульман Казани появился новый неофициальный лидер, чей авторитет вырос до  общероссийского масштаба. Конечно, Баруди представлял собой совершенно особый тип общественного деятеля, специфические черты которого нуждаются, наверное, в  попытке хотя  бы небольшого разъяснения.

Прыть консервативного духовенства существенно поубавилась и  после того, как реформатора поддержал известный троицкий ишан  Зайнулла Расулев, а  также авторитетные казанские имамы Фото: wikimedia.org ,  Общественное достояние 

Многие имамы, являвшиеся идеологами и  вдохновителями кардинальных реформ в  области народного образования и  просвещения, с  осуществлением которых связывалась судьба нации, сторонились крайностей в  отстаивании своих принципов, действуя на  этом поприще с  большой осторожностью и  оглядками. Опираясь на  вечные нравственные категории, следование которым всегда было первоочередным делом служителей культа, они исповедовали эволюционный путь развития общества, исключавший любые социальные потрясения и  катаклизмы, не  видели ему иной альтернативы. С  другой стороны, ситуация в  предреволюционной России диктовала реформаторам особый стиль поведения. Создаваемые десятилетиями упорного труда, стоившие немалых денежных средств  новометодные учебные заведения, уже сделавшие столько для татарской культуры, нуждались в  каждодневной обязательной защите. Опасность грозила им  отовсюду. Царские власти, напуганные размахом национально-освободительного движения народов империи, видевшие в  любой инициативе инородцев либо проявление панисламизма, либо пантюркизма, только ждали удобного случая, чтобы разом покончить с  прогрессивной системой образования у  волжских татар. Шакирдовские движения в  самих медресе, отмеченные печатью революционности со  своими нелегальными организациями и  изданиями, уже давали определенные козыри в  руки сторонников жесткой линии по  отношению к  мусульманским конфессиональным училищам. Ждали своего часа и  сторонники «доброй старины»  — старозаветное духовенство, другие приверженцы ортодоксального ислама, неуклонно терявшие свое влияние среди мусульманского населения и  оттого агрессивные и  озлобленные. Их  доносы являлись чаще всего главным основанием для организации гонений, бесконечных репрессий на  новометодистов и  их  учебные заведения. В  такой обстановке очевидного расслоения общества по  вопросу развития нации приходилось идти на  неизбежные компромиссы. Усыплять бдительность самодержавия, участвуя в  верноподданических акциях, увещевать леворадикальную молодежь, опьяненную социалистическими идеями, при этом не  обращая внимания на  ее  язвительные уколы в  прессе, вступать в  идеологическую полемику с  вожаками консерваторов, отвечая на  их  нападки содержательными книгами и  публицистическими статьями, переводя тем самым предмет разногласий из  области политики в  научно-педагогическую сферу. Подобное лавирование между разными политическими течениями, хорошо продуманная тактика действий позволяли видным деятелям джадидизма добиться главного  — не  только сохранить свои достижения, но  и  продолжать работу в  нужном направлении. Говоря современным языком, реформаторское «духовенство и  финансирующее его программы купечество» представляли собой своеобразный «центр» в  политической неразберихе тех лет  — центр, часто выступавший как в  роли социального арбитра, так и  в  качестве естественного раздражителя для крайних в  своей нетерпимости  сил. Иначе чем можно объяснить разногласицу мнений относительно того  же Баруди. Для одних он  был «потомственным почетным гражданином», «уважаемым человеком», «истинным мусульманином», для других  — «проводником панисламизма», «скрытым националистом», для третьих  — «выдающимся ученым, педагогом, просветителем». Его одновременно могли именовать «муллой-черносотенцем», «татарским Гапоном» и  «еретиком», «отступником», «предателем нации». Только такого человека могли 2 раза приговорить к  смерти  — в  1898 году фанатики-мракобесы  за  активное просветительство и  в  1905-м мечтавшие о  крушении старого мира шакирды его  же собственного медресе  за  участие в  промонархической манифестации. И  это несмотря на  то  что Баруди подвергался нескончаемым преследованиям со  стороны властей, все перипетии которых заслуживают отдельного исследования.

В  годы первой русской революции Баруди стал известен в  качестве одного из  идейных вдохновителей  зарождающегося национально-демократического движения. Вместе со  своими ближайшими сподвижниками он  стоял у  истоков первой мусульманской политической партии «Иттифак-аль Муслимин», призванной, по  замыслу ее  создателей, решить конструктивно-демократическими методами национальный вопрос в  России. Бесспорно, являясь видным деятелем в  руководстве этой организации (членом ЦК  казанского бюро), Баруди внес значительный вклад в  разработку партийной программы, в  особенности тех ее  пунктов, которые касались реформирования оренбургского магометанского духовного собрания и  системы национального образования. Казалось  бы, что после манифеста от  17  октября 1905 года появилась хорошая возможность реализовать на  практике давние мечты хазрата о  равноправии для мусульман в  языковой, культурно-просветительской, религиозной сферах. Однако надеждам этим не  суждено было сбыться. Уже первая попытка Баруди превратить хаотично развивающееся джадидитское движение в  единый  управляемый процесс встретила сильнейшее противодействие царского правительства.

Губернские власти обвинили давно подозреваемых в  неблагонадежности казанских купцов и  имамов в  создании ни  много ни  мало «революционной партии». Однако  конкретных фактов, говорящих о  преступных действиях, например, того  же Баруди, в  распоряжении жандармов не  было. Тем не  менее  казанский губернатор Стрижевский ставит на  соответствующем документе резолюцию: «Возбудить ходатайство о  высылке муллы Апанаева, братьев Галеевых и  купеческого сына Казакова под гласный надзор полиции в  Архангельскую губернию на  три года…» ( «БИЗНЕС Online» уже рассказывал эту историю в  публикации о  Габдулле Апанаеве   — прим. ред. ).

Министр внутренних дел Российской империи не  заметил самоуправства губернатора и  21  марта 1908 года утвердил его решение, правда, с  некоторыми изменениями. Петербургский чиновник сократил срок наказания до  двух лет, а  местом ссылки определил Вологодскую губернию.

Подобная развязка повергла в  шок не  только Казань, но  и  всю татарскую общественность России. Тысячи мусульман, собравшихся на  Сенной площади, провожали имамов в  Вологду 8  мая 1908 года. Баруди уезжал с  тяжелым сердцем. Он  с  братом оставлял в  Казани хворого отца и  престарелую мать. Душа болела и  за  судьбу любимого детища  — медресе «Мухаммадия». Хотя успокаивало тo, что препоручил он  его в  надежные руки младшего брата Абдрахмана (1872–1920). Этот молодой  талантливый педагог, получивший образование в  Турции и  Аравии и  преподававший в  «Мухаммадии» арабский язык, заменил Галимджана хазрата в  руководстве приходом пятой соборной мечети и  медресе. Причем Абдрахман сумел сохранить все нововведения до  самого возвращения Баруди из  ссылки.

Попытки исправить несправедливое решение царского правительства по  отношению к  казанским священнослужителям предпринимались неоднократно. Все они закончились безрезультатно. Не  помогла даже личная просьба муфтия Султанова о  пересмотре скандального дела, адресованная Столыпину , ни  многочисленные прошения купечества и  духовенства Казани, Уфы, Оренбурга. В  это время в  семье Галеевых произошло печальное событие. Не  выдержав переживаний и  стресса, вызванного высылкой из  Казани сразу двух сыновей, 31  декабря 1908 года от  сердечного приступа скончался глава семейства Мухаметзян. Его вдова Фахрениса  в  отчаянии от  навалившегося на  нее горя  обратилась со  слезным прошением на  имя императрицы Александры Федоровны с  просьбой о  возвращении Галимджана и  Салихзяна домой. В  ответ пришел категорический отказ. Объективности ради все-таки следует отметить, что власти проявили некоторую гуманность, разрешив сосланным провести часть срока не  на  суровом российском Севере, а  за  границей. Галимджан мулла отправился в  Дамаск, а  затем в  Бейрут, Салихзян  — в  Стамбул, Габдулла Апанаев   — в  хадж, Абдулхамид Казаков   — в  Берлин, откуда в  марте  — июне 1910 года все четверо вернулись в  Казань. Но  там, как выяснилось, вместо радостной встречи их  ожидали новые злоключения.

В  начале 1911 года царизм начал решительное наступление на  новометодные учебные заведения, намереваясь насильственными мерами остановить рост самосознания татарского народа. Началась широкомасштабная, заранее подготовленная кампания, где каждый из  участников преследовал свою выгоду. Жандармерия получала в  качестве политических улик доносы от  фанатично настроенных мусульман, последние  же могли надеяться на  то, что государственные репрессивные органы пресекут ненавистную им  деятельность джадидистов (сторонников прогресса). Обвинения в  их  адрес были явно нелепыми, но  настолько серьезными, что власти немедленно начали расследование. Для Баруди и  Апанаева оно, естественно, не  сулило ничего хорошего. Галимджан мулла и  так находился на  положении изгоя  — лишен указа на  исполнение должности имам-хатыба в  мечети, отлучен от  руководства «Мухаммадией». Остается только посочувствовать отчаянью 50-летнего хазрата, у  которого почти не  осталось сил противостоять бесконечным нападкам и  преследованиям. 26  февраля 1911 года он  пишет пространное письмо казанскому губернатору, где пытается оправдать свое доброе имя, останавливаясь на  главных существенных моментах своей деятельности. Это послание  — искренняя исповедь честного и  глубоко порядочного человека. В  нем он, в  частности, написал: «Мои труды и  старания не  были поняты и  были истолкованы превратно, мои стремления разграничить истину от  ходячих, установившихся мнений причинили мне одни неприятности и  огорчения. Темная, непросвещенная масса, послушная подобным им  муллам, увидела во  вводимых мной новшествах чуть  ли не  ересь и  отступничество. Эти приверженцы рутины начали распространять про меня слухи, что я  подкуплен миссионерами, что я  иду с  ними рука об  руку в  деле обрусения татар и  тому подобные небылицы…

Я  далек от  мысли роптать на  Бога, пославшего мне такое тяжкое испытание. Я  перенес его со  смирением, но  оно оставило, независимо от  моей воли, горькое сознание двух вещей. Во-первых, сознание того, как трудно доказать правительству всю благонамеренность мусульманского населения, относительно которого существует еще такое досадное предубеждение. Второе  же касается лично меня. Свои 50 лет я  провел исключительно за  книгами, пренебрегая торговым занятием своего отца. Я  хотел остаток дней своих, до  последнего вздоха, опять посвятить этому великому делу просвещения своих братьев и  тем заслужить милосердие моего Бога в  будущей моей жизни, хотелось уйти из  мира с  приятным сознанием исполненного долга перед Всемогущим Богом и  людьми…»

Но  все-таки Баруди не  остался в  одиночестве. В  трудную минуту его поддержали многочисленные сторонники и  соратники по  реформаторскому делу как в  Казани, так и  за  ее  пределами. Особую роль сыграла позиция оренбургского магометанского духовного собрания, его муфтия и  казыев, употребивших весь свой авторитет для того, чтобы оградить ученого от  очередного несправедливого наказания. Помогла и  принципиальность председателя казанского временного комитета по  делам печати Пинегина , чье объективное заключение разрушило фабрикуемое на  доносах дело. Но  это вовсе не  означает, что гонения на  Баруди прекратились. Напротив, они только усилились, и  лишь февраль 1917 года предотвратил, казалось  бы, уже неминуемый трагический финал.

Хотя вряд  ли можно назвать послереволюционную деятельность хазрата счастливым временем, исполнившим все его сокровенные мечты и  надежды. Да, он, как и  прежде, был на  волне популярности, чувствовал в  себе огромные силы, искренне верил в  то, что новая историческая эпоха принесет счастье его народу. Поэтому, несмотря на  возраст, он  брался за  любую работу, способную объединить нацию и  направить ее  энергию в  созидательное русло. В  1917 году Баруди избрали муфтием оренбургского магометанского духовного собрания. На  этих первых в  истории свободных выборах он  опередил четырех других кандидатов, также являвшихся выдающимися общественными и  религиозными деятелями. Однако в  революционной России претворить новаторские идеи оказалось труднее, чем при старом режиме. Шла кровавая гражданская война, в  стране торжествовали ненависть и  злоба, бесстыдный грабеж и  насилие. Что мог противопоставить им  убеленный сединами хазрат, кроме личного примера? В  1920 году, твердо веря в  грядущее торжество разума, Баруди подарил молодой Татарской Республике самое свое большое богатство  — личную библиотеку, насчитывающую 4 288 томов. Библиотеку, которую начал собирать еще в  середине XIX века его покойный отец. В  дальнейшем она составила основу восточного фонда Научной библиотеки КГУ им.  Лобачевского. Галимджан мулла буквально до  последнего вздоха продолжал заниматься богоугодными делами. Он  скончался 6  декабря 1921 года в  Москве, куда приехал, чтобы обсудить в  правительстве чрезвычайные меры для оказания помощи голодающим Поволжья.

Радик Салихов