Домой!

Ветер родился утром, высоко-высоко — выше большого облака, похожего на птичье крыло. Он родился и, сразу же устремился к земле, невольно заставив это самое крыло как бы взмахнуть, пролетая сквозь него — так, что, видевший эту красоту снизу  художник ахнул и, оставив завтрак, бросился к мольберту. Художник радовался тому, что он художник, и видит «самое главное» (это он, конечно, об облаке, похожем на взмах). А ветер тем временем приближался к земле.

Сверху город был похож на странное нагромождение чего-то дымящегося, похожего на лужу разлитого асфальта или бетона среди весенней поляны (хотя ветер не знал ни асфальта, ни бетона, но всё равно — было очень похоже). А повсюду была и вправду весна! Однако городу было не до того — он просыпался, ворочался, включал свои лампочки, кнопочки, моторчики, мониторчики. Ветер снижался и уже различал отдельные дома и прочие дела рук человеческих. Всё ближе и ближе…

Город уже гудел во всю, когда он ворвался в него и разметал в разные стороны пластиковые стаканчики на скамейке в парке. Парк этот был гигантским, и считался гордостью горожан. Но что-то в нём было не так… Ветер заглянул в уставшие, запылённые лица парковых деревьев; поиграл, пошумел пустым пакетом; поздоровался с местными птицами, которые почему-то не радовались тому, что рождены птицами, а только всё жаловались ему на свою жизнь.

«Как странно!» — подумал ветер.

Он покинул парк и вырвался на главную улицу. А здесь уже дули свои ветра: за каждым автомобилем с безучастным выражением лица нёсся поток горячего воздуха, который был чем-то схож с нашим ветерком, только вот родился он не среди облаков, а в кипящих глубинах двигателей. Ветер попытался завести с ними разговоры, но они не понимали его. Потому  что не умели понимать, не умели говорить, не умели слушать… А ещё на главной улице были люди — много-много людей. Ветер знал, что всё в мире создано именно для них, и жадно заглядывал в их лица (собственно, ради встречи с ними он и спустился на землю).

«Ведь какое же это везение — быть человеком! Как должны быть счастливы эти существа!»

Но люди оказались ещё хуже, чем недовольные жизнью птицы и бессмысленные порождения автомобильных моторов. Лица их были пусты и словно измяты, как те полиэтиленовые пакеты в парке. И все они были такие! Он решил поиграть с ребёнком, которого мама вела за руку, но и ребёнок, и мама внимательно смотрели в свои экраны, не обращая внимания на него. Он свернулся воздушным шарфом на плечах спешащего мужчины, но тот смотрел прямо пред собой, беззвучно произнося обидные слова в адрес несуществующего собеседника. Ветер летал от человека к человеку, но все слишком были увлечены спешкой к своим безрадостным целям. Все были такими! От этого ветру стало страшно. Он посмотрел в небо. А там его знакомое облако, похожее на крыло, высоко над небоскрёбами изменилось и тоже стало напоминать огромное недовольное человеческое лицо. Ветру захотелось скорее спрятаться от этой неприятной картины. Только вот куда?

И тут его внимание привлекла одна из машин, остановившихся на светофоре. Окна её были открыты и из них слышались всхлипы. Ветерок, сам не зная зачем, влетел в салон и увидел: за рулём сидел очень строгий мужчина, а на заднем сиденье плакали двое детей — им куда-то не хотелось, но было «нельзя не идти туда». Мужчина же был неумолим.

«Да зачем же ты их ведёшь туда?! Они же плачут! Ну, хотя бы повернись к ним! Хотя бы улыбнись! Что ты, как неживой?!» — воскликнул ветер. Но его никто не услышал.

И тут в его ветреную голову пришла одна мысль…

Он вылетел из окна, поднялся над городом, разогнался и с силой ворвавшись в гущу парковых деревьев сорвал лепестки растущих там в изобилии яблонь. Он набрал их полные ладони и швырнул прямо на дорогу. Такого ещё никто не видел! Миллионы лепестков мгновенно облепили стёкла автомобилей (благо, это была многокилометровая медленная пробка, и аварий потому не случилось). Движение, и без того вялое, остановилось. Люди стали выглядывать из окон автомобилей, а сверху на них сыпался настоящий дождь из лепестков. Запахи бензина очень скоро уступили место благоуханию майских яблонь. И многие стали выходить из машин, осторожно ступая в густой ковёр, застилавший теперь всю улицу. В общем, получилось самое настоящее чудо! Такое чудо, что сначала оттаяли женские лица, а потом, постепенно, и мужские — ведь кто же устоит перед таким зрелищем?!

Ворвались лепестки и в открытое окно машины с детьми.

О, их было просто очень-очень много! Они были в волосах у детей, которые от этого перестали плакать. Они носились по салону, подгоняемые ветерком. И, в конце концов, строгий мужчина оторвался от своих мыслей. Ему было досадно из-за этого промедления в пути, да и ещё эти лепестки, облепившие его со всех сторон…

«Папа, ты похож на облако!» — сказал первый малыш, а второй добавил: «Нет, это облако в форме папы!»

Дети смеялись, и (конечно, не сразу) улыбка всё-таки тронула лицо мужчины, сидящего за рулём. Улыбка эта была похожа на внезапную трещину в стене — такой непривычной она была. Нет, он не вышел с восторженным лицом из машины, не поднял детей к небу, осторожно взяв их на руки. Нет. Он просто сидел и едва заметно улыбался, как бы привыкая к этому непривычному выражению своего лица, глядя на то, как ветер, подувший с новой силой, вновь поднимает рой только что упавших белых лепестков и… уносит их в небо.

С этим огромным яблоневым роем вверх поднималась и внезапная радость, охватившая пару минут назад горожан всё ещё стоявших задрав головы в остановившемся потоке машин. Радость поднималась всё выше и выше, пока не исчезла там, в высоте …

«Чудо упало на нас с неба, и теперь возвращается домой» — такая странная мысль крутилась в голове строгого водителя.

«А давай лучше поедем в облако — давай?» — сказал младший с заднего кресла.

«Давай, давай, поедем… в облако… домой... Когда-нибудь. Обязательно. Домой, в облако, в небо… Записать, не забыть… В облако, в небо, домой…», — так мысленно ответил ребёнку отец. Он уже снова перестал улыбаться, отчего его почему-то   охватило беспокойство, и он с видом, что что-то уронил, наклонился, и украдкой попробовал опять улыбнуться. Однако это было не просто!

«Как это? Как это?! Да как же это?! А, вот!» — И у него снова получилась улыбка. Он и не знал, что это только начало — самое начало долгой, главной дороги его жизни.

Ветер поднимался всё выше и выше, унося с собой вместе с лепестками сердца и многих других горожан, которых встретил на той шумной главной улице, чтобы отдать их, вернуть их Богу.

А художник тем временем всё рисовал облако, похожее на крыло, и всё казалось ему, что это самое важное…

(Р)