«Я начинал, читал, мне становилось плохо, выбрасывал книгу...»

«Кто-то написал, что в  романе слишком много страшного, чересчур много подробностей, что это смакование ужасов, что он  чересчур тяжелый. Кто-то написал: «Нет, слишком легко написано, слишком мало жести». Такие диаметрально противоположные отзывы тоже были»,  — поделилась писатель Гузель Яхина реакцией читателей на  ее  роман «Эшелон на  Самарканд» во  время дискуссии на  «Аксенов-фесте». Она и  режиссер, худрук театра «Экият» Ильгиз Зайниев, рассказали, каково это  — делать художественные произведения на  тяжелейшую тему  — о голоде в  Поволжье 1920-х; что чувствует автор, погружаясь в  материал, и  зачем об  этом стоит говорить. Подробности  — в  материале «БИЗНЕС Online».

«Голод. Трагедия и мера страшного в художественном произведении» — так звучала тема дискуссии, где в качестве спикеров выступили писательница Гузель Яхина и драматург, художественный руководитель театра кукол «Экият» Ильгиз Зайниев

Чаще всего на  традиционном ежегодном «Аксенов-фесте» проходят творческие встречи и  дискуссии с  участием столичных деятелей культуры, но  на  14-м по  счету литературно-музыкальном фестивале, завершившемся в  минувший уик-энд, героями одной из  самых интересных встреч были казанские авторы. «Голод. Трагедия и  мера страшного в  художественном произведении»  — так звучала тема  дискуссии, где в  качестве спикеров  выступили писательница Гузель Яхина и  драматург, художественный руководитель  театра кукол «Экият» Ильгиз Зайниев . В  этом году у  обоих авторов вышли произведения, посвященные теме голода в  Поволжье в  20-е годы  — роман «Эшелон на  Самарканд» и  кукольный спектакль «Адымнар» («Люди»), которому поставили возрастное ограничение 16+. 

Модерировал мероприятие еще один именитый житель Казани, писатель и  сценарист, с  недавних пор лауреат премии им.  Тукая,  Денис Осокин . Он  сразу признался, что на  тему голода писать ему не  доводилось, но  о  «категории страшного постоянно думается и  пишется». «Когда узнала, что у  Ильгиза выходит спектакль, тоже посвященный теме голода, я  обрадовалась. Это было так здорово, что мы  вместе работали над этим. Я  еще не  смогла посмотреть пока спектакль, потому что сама живу не  в  Казани. Но  сразу на  „Аксенов-фест“ предложила такую тему, и  организаторы поддержали  ее»,  — отметила Яхина. Она призналась, что принять решение писать о  голоде было достаточно трудно, так как тема не  просто тяжелая, а  «античеловеческая и  отталкивающая». Но  когда оно все-таки было принято  — присутствовали два страха. «Первый, что я  не  справлюсь с  темой сама. А  второй, что с  этим не  справится читатель,  потому что если очень много читать о  страшном, мне кажется это сразу отторгает»,  — отметила писательница.

Модерировал мероприятие еще один именитый житель Казани, писатель и сценарист, с недавних пор лауреат премии им. Тукая,  Денис Осокин

В  качестве примера такого отталкивающего произведения она привела роман Джонатан Литтелл «Благоволительницы», который написан от  лица офицера СС. «Читать этот текст невероятно тяжело, он  полон подробностей, он  погружает сразу в  тот мир, дает посмотреть на  ситуацию с  той стороны. Я  знаю многих знакомых моих, которые не  могли читать текст, потому что текст их  отторгал. Мне не  хотелось, чтобы в  [моем] романе о  голоде был такой эффект  — эффект отторжения»,  — пояснила Яхина. По  ее  словам, она представила весы. На  одной чаше лежала тема голода и  все, что с  ней связано  — болезни, бандитизм, психическое изменение, разрушение отношений между родителями и  детьми. На  вторую  же чашу Яхина, как сама говорит, положила тему теплых человеческих отношений, кинематографичность и  мифологичность. 

«Когда он  был написан, я  поняла по  реакциям, которые получала, что у  всех порог восприятия страха разный. Кто-то написал, что в  романе слишком много страшного, слишком много подробностей, что это смакование ужасов, что он  чересчур тяжелый. Кто-то написал: „Нет, слишком легко написано, слишком мало жести“. Такие диаметрально противоположные отзывы тоже были. Тема страха, я  поняла, воспринимается очень по-разному и  невозможно какой-то рецепт здесь найти»,  — сказала автор книги.

Гузель Яхина призналась, что принять решение писать о голоде было достаточно трудно, так как тема не просто тяжелая, а «античеловеческая и отталкивающая»

Зайниев в  свою очередь рассказал, что о  голоде слышал еще в  детстве от  бабушки, которая рассказывала истории, происходившие в  ее  и  соседних деревнях. В  основу его спектакля легло одноименное произведение татарского писателя Галимджана Ибрагимова . Однако поставить его он  решился не  сразу. «Я  лично это произведение где-то три раза выбрасывал. Прежде, чем начать [подготовку к  спектаклю] за  несколько  лет. Я  начинал, читал, мне становилось плохо, я  выбрасывал книгу. Я  не  мог понять, зачем мне нужно делать. То  есть оно настолько на  меня действовало, мне физически становилось плохо. Зачем зритель должен на  это смотреть. Я  выбрасывал, потом возвращался все-таки. В  конце концов решил делать, чтобы мы  не  забывали, наверно, не  доводили друг друга до  такого состояния, когда мы  превращаемся в  непонятные существа»,  — признался режиссер.

Отдельно он  также порассуждал, что тему голода автор может показать с  двух ракурсов  — «ужастик» или трагедия.  «Может кто-то видел современный сериал „Ганнибал“, он  там готовит под классическую музыку свои блюда. Это сделано так красиво, что когда смотришь, хочется рядом с  ним сесть и  пообедать. Он  такой шеф-повар. Я  думал, хорошо  ли это? Можно было также сделать, по  этому направлению пойти <…>,  — пояснил он. —  Можно было сразу, занавес открывается, ты  бросаешь куски мяса, а  зрителю уже плохо. А  здесь именно трагизм, чтобы действительно мы  задумались насколько это было серьезно».

Кроме этого, худрук «Экията» отметил, что в  произведении и  спектакле поднимается не  просто тема голода, а  в  большей степени тема разрушения человека, когда мужчина превращается в  непонятное создание. «Финал спектакля, в  повести, когда он  [глава семейства] смотрит, там дети лежат у  него  — мальчик и  девочка. Он  говорит: „У  девочки, конечно, нечего [есть], на  один  раз. У  мальчика еще есть, если по  500 грамм в  день, еще можно недельку протянуть“. То  есть он  смотрит на  своего ребенка и  видит сколько-то килограммов мяса»,  — пояснил Зайниев.

«Он смотрит на своего ребенка и видит сколько-то килограммов мяса»

Кто-то из  зала спросил  — а  как в  итоге зрители отреагировали на  спектакль?  Режиссер рассказал, что после действия артисты, как и  положено в  театре, вышли на  поклон, но  в  зале не  аплодировали, видимо нужно было дать время переосмыслить. «На  последнем спектакле мы  не  хотели кланяться, закрыли занавес, свет включили, вроде все  — расходимся. Но  они так немножко посидели и  начали аплодировать»,  — добавил  он.

«А  что происходит с  автором во  время работы над такой страшной темой?»  — спросил Осокин. По  словам Яхиной, у  нее произошло привыкание. То  есть сначала ты  ужасаешься на  каждой странице, читая какой-нибудь сборник документов о  голоде в  Советском Союзе, и  хочется часто делать перерывы. Но  спустя какое-то время оказывается, что воспринимаешь эту информацию, как обыденность. «Один из  главных выводов, который я  сделала о  том, как быстро сдвигается норма. У  меня эта норма в  какой-то момент съехала. И  для меня стало нормой чтение о  голоде. Это была работа, я  об  этом читала. Я  ужасалась, каким-то вещам головой, и  совсем не  ужасалась сердцем»,  — призналась писательница. 

Самым страшным в  своем романе она считает описание «достаточно бодрым и  веселым языком» изменений, которые случились в  обществе в  те  годы. «Когда к  поезду с  голодающими детьми, уходящему в  Самарканд с  вокзала в  Казани, собираются матери и  пытаются подбросить своих детей в  этот поезд, потому что это единственный шанс спасти ребенка, это мне кажется страшно. Или когда в  Казань  на  вокзал  приходит питательный поезд, и  толпа покорно выстраивается в  многокилометровые очереди, чтобы получить миску с  гороховой похлебкой, а  съедая ее, тут  же идут в  конец очереди. Очередь закольцовывается, люди едят прямо на  вокзале, и  принимается решение поезд не  убирать с  пути иначе будет бунт  — вот это кажется страшным»,  — привела пример Яхина. 

Ильгиз Зайниев вспомнил о политической голодовке в Казани в 1991 году

После выступлений авторов перешли к  вопросам, а  они в  зале были. Причем даже не  вопросы, а  скорее высказывания по  теме  — это  же все-таки дискуссия. Так, один из  участников  —  взрослый мужчина  — первым дело признался, что не  читал роман и  не  смотрел спектакль. Однако обратил внимание на  название дискуссии  — ведь  то, о  чем говорили спикеры, это не  трагедия, а  катастрофа и  расчеловечивание.  Еще один слушатель попросил спикеров объяснить, в  какой степени голод  — это биологическое явление, что является его причиной и  толкает людей на  каннибализм.

Яхина  привела два объяснения тому, почему люди могут есть других людей. Первое  — это заражающий эффект безумия. «Если где-то в  каком-то регионе начинается людоедство, то  почему-то даже  те, кто не  сильно голодают, попадают под это и  начинают тоже к  этому приобщаться,  — пояснила она. —  Второе, что я  тоже читала много, это особенно касается отчетов ГПУ НКВД, что стадия поедания человека наступала уже почти последней. Они даже не  успевали  судить этих каннибалов… он  очень скоро умирал. То  есть каннибализм был последней вспышкой энергии, которая хоть как-то продлевала жизнь на  неделю-две, а  позже уже не  было сил, человек не  доживал до  суда».

Вина за  голод 20-х годов лежит на  правительстве, считает Яхина. А  причин было много  — это и  тяжелое экономическое состояние после Первой мировой войны, засуха, разрушение железных дорог после гражданской войны. «Получилось, что все губернии, города оказались почти отрезанными друг от  друга. Очень часто описывается в  литературе ситуация, я  тоже это использовала, когда стоят эшелоны с  продовольствием, но  они не  могут продвигаться, потому что разрушена железная дорога, сломались паровозы, а  чинить их  некому, люди погибли на  войне, нет машинистов, потому что они тоже либо ушли на  войну, либо погибли. Получается разруха железнодорожного сообщения обернулась в  итоге тоже дополнительным фактором, который усилил этот голод»,  — пояснила она.

Итог голодных лет  — это не  только смерть людей, добавила Яхина. «Кроме этого, сюда нужно добавить тех, кто стал бандитами, преступниками, то  есть повышение криминализации, сюда можно добавить тех, кто потерял своих детей, потому что дети убегали, их  отдавали в  детские дома, разрушены детско-родительские отношения. Сюда можно добавить тех, кто психически пострадал, стал на  основе этого голода другим человеком»,  — отметила она.

Зайниев вспомнил о  политической голодовке в  Казани в  1991 году. «Я  разговаривал с  участником этого голода. Весьма скромный человек, нет такой звездности, абсолютно спокойно живущий, он  мне рассказал. Я  спрашиваю: „какого это?“, он  мне сказал: „Знаешь, спустя 4-5  дней, (толпа  же каждый день собиралась, а  они сидели), ощущение как будто возвышаешься над этой толпой, как будто они ниже тебя, как будто святость обрел“. Это человек, когда сам намеренно голодает»,  — пояснил  он. Режиссер добавил, что когда он  держит уразу, то  тоже не  мучается. Но  если  же кто-то заставит прекратить принимать еду, наверно, это будет тяжело. «Человеческий организм, психика подкручивается по-разному»,  — отметил  он.

В  завершение, высказать свое мнение и  параллельно задать вопрос решилась девушка с  последнего ряда. Она пыталась выяснить у  Яхиной, почему авторы акцентируют внимание и  описывают именно этот период времени, ведь голод сопровождал страну и  ранее. Нет  ли здесь аберрации сознания, якобы голодали люди именно при советской власти, хотя те  начали хоть как-то обращать внимание на  эту проблему. «Любое авторское высказывание на  что-то направлено, если это не  просто документальный текст, даже в  документальном тексте есть авторское высказывание,  — ответила автор „Эшелона на  Самарканд“. —  Конечно, я  высказываю свое мнение, никоим образом на  нем не  настаивая. Но  при этом хотелось все-таки подчеркнуть, я  понимаю, куда направлен ваш вопрос, я  как раз стараюсь не  быть обличителем советской власти, такой задачи перед собой я  не  ставлю. Те  вещи преступные, которые были, я  называю преступлениями, а  те  вещи светлые и  прекрасные, а  их  тоже было немало, я  стараюсь их  тоже высвечивать. Я  стараюсь в  меру своей способности и  таланта видеть картинку объемной. Я  стараюсь не  превращать роман в  трибуну, чтобы клеймить что-то или восхвалять что-то».