Сергей Кургинян: «Проиграть нельзя. Ставки очень большие – жизнь и смерть нашего народа»

«Путин очень осторожный политик и  очень по  сути прозападный. Для того чтобы он  перешел Рубикон и  начал спецоперацию, которая будет иметь далеко идущие последствия, требовались предельно веские основания, речь могла идти только об  экзистенциальных рисках, возникающих в  случае любой задержки»,  — говорит известный мыслитель и  общественный деятель Сергей Кургинян о  причинах спецоперации России на  Украине. В  своей авторской передаче «Суть времени» создатель одноименного движения настаивает, что страна может выстоять, только перейдя на  совершенно новые рельсы. Представляем расшифровку часового выпуска передачи.

Сергей Кургинян: «Спецоперация породила очень сложную ситуацию, несводимую к  собственно военному моменту» Фото: «БИЗНЕС Online»

Очень многим кажется, что в  переживаемый нами период нужно сконцентрироваться на  обсуждении конкретики, в  данном случае конкретики, связанной со  спецоперацией, проводимой нашими войсками на  Украине. Я  не  спорю, конкретика в  таких случаях имеет немаловажное значение. Поэтому в  начале передачи я  обязан каким-то способом ее  обсудить, но  каким именно? Если  бы в  действиях нашей армии, осуществляющей спецоперацию на  Украине, доминировал негатив, то  я  сказал  бы об  этом, но  только в  случае, если  бы понимал, что сказанное может повлиять на  ситуацию. В  противном случае, я  бы молчал. Я  занимаюсь политической аналитикой более 30 лет и  всегда руководствовался этим правилом. А  поскольку моя деятельность по  преимуществу публичная, то  не  составляет труда проверить, что это именно  так. Но  в  том-то и  дело, что я  убежден в  том, что в  действиях нашей армии на  Украине, я  подчеркиваю: именно в  действиях нашей армии доминирует не  негатив, а  позитив. А  когда позитив доминирует, то  говорить надо об  этом, а  не  цепляться к  частностям иного характера, потому что любые действия в  реальности всегда осложнены такими частностями, потому что реальность  — это не  компьютерная игра и  так далее.

Так что дает мне право искренне утверждать, что в  действиях нашей армии на  Украине доминирует именно позитив?

Спецоперация породила очень сложную ситуацию, несводимую к  собственно военному моменту. Подчеркну, ситуация не  просто сложная, она очень, очень и  очень сложная, то  есть относится действительно, без дураков, к  разряду так называемых судьбоносных ситуаций. В  подобных ситуациях мы  и  впрямь должны ориентироваться на  официальные сведения, сообщаемые министерством обороны Российской Федерации. Это не  вздорные избыточные требования нашей, так сказать, цензуры. Это неотменяемая норма, действующая во  всех странах. Нельзя вставлять палки в  колеса людям, занимающимся ратным трудом. Нельзя даже косвенно содействовать распространению непроверенных сведений. И, наконец, нельзя комично и  аморально надувать щеки, выступая в  роли высококомпетентного стороннего наблюдателя, который видит, как все неловко, как все несовершенно и  так далее. Это всегда нехорошо, но  худо-бедно сходит с  рук в  менее ответственных ситуациях. А  сейчас ситуация крайне ответственная, крайне опасная.

Мы  должны сейчас опираться не  только на  сведения официальные, но  и  на  сведения бесспорные. Являются  ли бесспорными официальные сведения министерства обороны Российской Федерации, сообщающего о  том, что российская армия, осуществляющая спецоперацию на  Украине, полностью господствует в  воздухе? Да, эта информация является и  строго официальной, и  бесспорной одновременно. Даже наши самые оголтелые, самые лживые противники, несущие ахинею по  поводу наших потерь или неуспешности нашей спецоперации в  целом, признают факт нашего полного господства в  воздухе. Все это признают. Но  если так, то  о  каком неуспехе нашей спецоперации может идти речь?

«Контроль за  воздухом не  позволяет украинской армии осуществлять регулярное полноценное военное противодействие нашей спецоперации» Фото: © Diego Herrera / Keystone Press Agency / www.globallookpress.com

Одного этого обстоятельства достаточно, чтобы говорить о  том, что в  действиях нашей армии, осуществляющей спецоперацию на  Украине, доминирует именно позитив. Является  ли контроль над воздухом решающим обстоятельством, позволяющим ставить именно этот позитив во  главу угла? Да, является, потому что такой контроль за  воздухом не  позволяет украинской армии осуществлять регулярное полноценное военное противодействие нашей спецоперации. В  XXI веке регулярная армия не  может эффективно сопротивляться в  случае, если воздух на  100 процентов контролирует ее  противник. Партизаны могут сопротивляться, но  не  регулярная армия, призванная к  регулярному военному противодействию. Такое сопротивление, такое противодействие будет немедленно подавлено, в  случае если имеет место господство над воздухом.

Такова сегодняшняя реальность, реальность XXI века, но  она была сходной и  в  эпоху Второй мировой войны, то  есть в  середине XX  столетия. В  начале Великой Отечественной войны имело место существенное преобладание немецкой военной авиации, и  оно очень сильно влияло на  ход боевых действий, но  никогда Советская армия не  отдавала полностью воздух противнику. Наша авиация всегда боролась за  контроль над воздухом. Эта борьба с  каждым годом Великой Отечественной войны становилась все более успешной, и  она оказалась окончательно успешной к  1944 году. Тогда немцы потеряли воздух почти что полностью, и  это стало фактически концом немецкой регулярной армии.

Другое дело, как именно этим пользовалась Советская армия и  как этим пользовались наши англосаксонские союзники по  антигитлеровской коалиции, являвшимися предтечами тех, кто сейчас распространяет наглые фейки по  поводу бесчинств русской армии на  Украине. Советская авиация даже тогда в  условиях полноценной войны со  смертельным врагом не  работала так, как работала англосаксонская авиация при бомбардировках Дрездена и  при осуществлении других сходных акций против мирного населения. Повторяю: никогда российская авиация  — советская, постсоветская  — не  творила того, что со  сладострастием исполняют англосаксы. Нашей военной культуре, нашей военной антропологии, если хотите, чуждо это сладострастное упоение возможностью убивать, и  убивать мирных людей в  условиях безнаказанности. Апофеозом подобного упоения, конечно, являются бомбардировки Хиросимы и  Нагасаки, но  это ведь только апофеоз. Ему нечто предшествовало, тот  же Дрезден, и  не  только. И  этот апофеоз наследовали.

Но  традиционная наша сдержанность в  том, что касается использования господства в  воздухе, вовсе не  значит, что мы  не  должны использовать наше господство, которое означает, что любое разворачивание крупной военной силы, необходимой для работы украинской регулярной армии, приводит к  уничтожению контингентов, осуществляющих такое разворачивание, вне мест концентрации мирного населения. Вы  не  можете развернуться в  городе всерьез, вы  должны выйти в  поле. Вот как только вы  выходите в  поле, за  пределы живого щита в  виде мирного населения, авиация может вас уничтожить. Значит, вы  не  будете разворачиваться. А  если вы  не  будете разворачиваться, о  каких регулярных действиях армии идет речь вне подобного разворачивания? Этого разворачивания, естественно, не  происходит по  названной мной выше причине. Вместо внятного размежевания крупных регулярных соединений, осуществляющих что-нибудь наподобие линии фронта, имеет место мозаика с  концентрацией отдельных военных контингентов в  местах скопления мирного населения. Ну  так ведь?

Мне возразят, что в  истории бывали достаточно успешные действия сил, перешедших к  партизанской войне. Но  ведь все знают, что успешными эти действия были там, где партизаны имели возможность скопиться на  труднодоступных территориях: в  пустынных горах, девственных джунглях и  так далее. Ничего такого на  территории Украины  нет. Украина  — это по  преимуществу равнинная, хорошо обжитая территория. Развернуть в  такой стране вьетнамскую или афганскую партизанскую войну невозможно. И  я  не  ощущаю никаких попыток со  стороны украинской армии к  осуществлению чего-либо вьетнамско-афганского.

Так на  что  же делает ставку Украина? Во-первых, на  так называемую городскую герилью. Всем понятно, что при абсолютном господстве в  воздухе крупные города будут окружены. Но  что дальше? Почему они будут окружены и  почему их  окружают? Потому что отбивать окружение может только скопление войск, находящееся вне города, там, где осуществляется окружение. Как только они оказались вне города, они могут быть уничтожены авиацией. Значит, они туда не  движутся или уничтожаются. А  вот что дальше  — это самое главное. Российская армия очевидным образом стремится к  минимизации не  только собственных потерь, но  и  потерь среди мирного населения, проживающего в  крупных городах Украины. Искренность такого нежелания подобных потерь не  вызывает сомнения. Это объясняется и  человечески, и  политически. Но  тут ведь и  впрямь или-или. Или твои солдаты врываются в  город и  несут большие потери, или ты  этот город бомбишь так, чтобы никто дальше не  дернулся. Российская армия хочет пройти между Сциллой таких своих потерь и  Харибдой потерь среди мирного украинского населения. Это приводит к  временным задержкам, использованию договоренностей с, к  счастью, не  оголтелым контингентом, засевшим в  городах, использованию выкуривания оголтелого контингента без особых потерь для местного населения и  многого другого. Часть подобных мер, кстати, была достаточно эффективно использована в  Сирии.

«Бить Запад будет как по  экономике России, так и  по  слабым точкам российского общества» Фото: © Komsomolskaya Pravda / Global Look Press / www.globallookpress.com

Но  украинская сторона рассчитывает отнюдь не  только на  успешность городской герильи, которая всегда относительна. Успешность, я  имею в  виду. Она рассчитывает прежде всего на  успешность воздействия, осуществляемого Западом на  Россию. Запад очень ценит свое благополучие и  поэтому ни  в  какие тяжкие ввязываться не  будет. Но  он  пойдет на  все, кроме этих тяжких, военных или экономических. Он  постарается ударить по  российской экономике, российскому обществу так сильно, как это позволит западное недопущение снижения собственного комфорта. Бить Запад будет как по  экономике России, так и  по  слабым точкам российского общества. А  это не  только прозападные группы населения, упорно не  желающие понять, чем для них может обернуться даже минимальный неуспех российской спецоперации. Это еще и  российские элиты, связанные с  Западом.

Главное  — это вся предыдущая логика прозападной системы, выстроенной на  обломках СССР и  коммунизма и  призванной стать неоколониальным по  сути придатком Запада. Это системная логика носила совсем сокрушительный характер до  прихода Путина к  власти. Потом та  же логика была поставлена в  определенные рамки, и  только поэтому Россия все еще существует, но  поставленная в  определенные рамки логика не  была отменена. Она была не  отменена, а  ограничена.

Президент России, сознавая остроту текущего момента и  сенсационность своего сообщения, приоткрыл определенную завесу и  сказал, что в  2000 году спрашивал Клинтона о  том, примут  ли Россию в  НАТО. Это президент Путин спросил об  этом президента  США. И  сказал: «Я  только теперь делюсь этим». Это постарались не  услышать. При нашем, да  и  не  только нашем состоянии средств массовой информации самая громкая сенсация может породить нулевой отклик и  любая чушь может быть превращена в  сенсацию. Но  по  сути сказанное Путиным означает твердое намерение очень серьезных групп вполне себе державной элиты России войти в  Запад на  определенных условиях. Я  называю этот курс курсом Куусинена  — Андропова. Я  настаиваю на  том, что именно этот курс привел к  осознанному распаду СССР.

Фактическое содержание этого курса как  бы в  следующем. Нам не  нужны крупные быстро растущие демографические массы населения, скажем так, происламского, притом что эти массы при их  росте способны повлиять на  выборы не  так, как этого требуют интересы титульной нации. Нам не  нужны идеологии, претендующие на  такое вертикальное доминирование, советского образца. И  тем более нам не  нужны идеологии, противопоставляющие нас Западу, если мы  хотим туда входить. Нам нужна как  бы сетевая система из  многих партий, привязанных к  одному надпартийному фокусу, спецфокусу так сказать. Эта демократическая система сделает нас не  отличимыми от  Запада, потребует от  Запада признания нас частью Европы, мы  войдем в  Европу как самая крупная страна европейского мира, у  нас будет самая сильная армия и  самое сильное ядерное оружие. И  мы  соединим свои сырьевые ресурсы с  индустриальными ресурсами Европы, и  Германии в  первую очередь. Вскоре встанет вопрос, зачем нужны американцы в  Европе, если наступила такая идиллия, и  мы  в  итоге не  сожмемся, а  расширимся и  получим совершенно новый потенциал. Я  озвучиваю здесь державную позицию сторонников концепции Куусинена  — Андропова, слышал об  этом на  протяжении многих лет от  разных людей разной степени авторитетности. Я  слышал это на  Западе от  ближайшего окружения Коля (Гельмут Коль, экс-канцлер ФРГ  — прим. ред. ) и  так далее и  тому подобное.

Последние хотя  бы минимально обоснованные надежды на  нечто сходное возникли после 11  сентября 2001 года. Тогда какое-то время обсуждались совместные антитеррористические стратегические действия и  многое другое. В  какое-то время Буш заговорил о  том, что он  крусейдер, то  есть крестоносец, его быстро заткнули, неважно. Потом все это было отброшено и  к  2006–2007 годам заменено прямой ставкой на  демонтаж России. Когда это хотели чуть-чуть подсластить, то  говорили: входите в  Европу по  частям, а  когда не  хотели подсластить, то  говорили просто: распадитесь, потом мы  будем думать, что с  вами делать. Причем говорилось это с  такой достаточно жесткой откровенностью на  достаточно высоком уровне. Это породило очень серьезные негативные реакции со  стороны президента Российской Федерации и  не  его одного, а  существенной части нашей державной элиты, которая уже была крайне недовольна тем, что не  выполнены обязательства по  нерасширению НАТО, а  теперь ей  еще предлагали и  дальше идти. Она говорит: нет, шалишь, это плохая игра, для лохов, а  не  для  нас. Итогом всего этого дела была мюнхенская речь Путина, и  дальше все пошло как  бы в  другой интонации, по  другой траектории. Но  даже тогда, когда этот переход состоялся, в  России была сохранена система, ориентированная на  прозападное существование. Она многолика и, конечно, сопровождается антизападной риторикой, но  эта риторика не  должна сбивать с  толку. Система отрегулирована, она находится в  некотором состоянии, на  неком поводке державном, но  она сохранена. Именно это, а  не  действия нашей армии на  Украине мне хотелось  бы обсудить поподробнее.

Сейчас много говорится о  роли идеологии в  жизни страны, ее  способности выстаивать. Говорится также о  том, что у  нас идеологии вообще  нет. То, что идеология нужна для выстаивания,  — это правда, а  вот то, что ее  нет,  — это неправда. У  нас есть очень укорененная в  элите идеология вхождения в  западную цивилизацию. Она сохранена, она используется на  уровне языка, норм жизни, быта, всего чего угодно. У  нас нет, повторяю, идеологии выстаивания, но  у  нас есть очень укорененная в  элите идеология, не  позволяющая выстаивать, а  требующая совсем другого. Эта идеология существует в  разных вариантах. В  прогосударственно-путинском и  в  антигосударственном, антипутинском, а  также в  неком третьем, непонятном варианте. Но  суммарная мощь этой идеологии в  ее  трех модификациях очень велика, и  это не  только идеология. Это стратегическая концепция, и  это, если можно так выразиться, практика жизни. Одно и  другое связано. Если вы  твердо знаете, что надо входить в  западную цивилизацию, или по  инерции продолжаете реализовывать то, что нужно для этого вхождения, то  кто заслуживает наибольшего уважения? Те, кто имеет позиции в  этой западной цивилизации. Чем мощнее позиции, тем выше или прямой бюрократический статус, или как минимум некий совокупный далеко идущий респект.

Тебя, к  примеру,  — я  имею в  виду власть  — разносят в  пух и  прах, причем с  вопиющей оголтелостью, некие  СМИ. Но  если эти СМИ или отдельные лица имеют серьезные или нужные тебе позиции, то  ты  терпишь их  бесчинства, даже самые непристойные и  лживые, поскольку те, кто это извергает, уважаемы и  ценимы тем Западом, в  который ты  хочешь войти. Или, может, ты  уже не  хочешь, но  действуешь по  инерции. Разве это не  очевидно? И  разве это не  свидетельствует о  сплаве вхожденческого практицизма и  вхожденческой идеологии? Если нужно входить в  западную цивилизацию и  это есть благо, а  остальное есть погибель, то  надо десантировать туда опережающим образом собственных детей и  родственников, а  как иначе? Что, дети будут приобретать там собственность, пускать там корни, создавать там семьи? Ну  и  замечательно, это только повысит твои позиции на  Западе или, как сейчас говорят, твою прозападную совокупную капитализацию, материальную, социальную, культурную и  так далее. Где должен осуществляться престижный отдых? Конечно, на  Западе или в  зонах, которые Запад фактически контролирует. Там должны стоять яхты, даже во  время проведения спецоперации. Это кажется естественным не  только для шоуменов, но  и  для людей совсем других специальностей. Да  что там отдых, получать зарубежные гранты престижно почему? Потому что ты  принят Западом. На  каких условиях принят, неважно. То, что одним из  главных условий является твоя двусмысленность по  отношению к  России, как  бы игнорируется.

Все на  свете надо подводить под западные стандарты. Наши ученые-гуманитарии получают статус сообразно их  цитированию в  западных изданиях, а  западные издания, гуманитарные уж  точно, цитируют тех, кто занимает их  позицию по  отношению к  России. Я  говорю неправду? Да  это  же прямо вопиет! Кто-нибудь пальцем шевельнул, чтобы это изменить? А  тут нужно не  пальцем шевелить, тут нужно радикально переламывать тенденцию. А  стандарты образования, а  медицинские стандарты, а  культурные нормативы, а  ситуация с  интернетом, а  общая ситуация со  СМИ? Об  экономике я  и  не  говорю  — она вся основана на  отрицании так называемой автаркии. Она вся антиавтаркична, а  без этой автаркии выстаивание в  определенной ситуации для России просто немыслимо. Все это вросло в  нашу современную элитную и  не  только элитную жизнь, и  все это, в  случае если мы  расплевываемся с  Западом всерьез и  надолго, то  есть совсем всерьез, из  наиболее почитаемых цветочков становится наиболее опасными сорняками. Мы  же не  можем не  понимать, что это  так. И  что  же говорится? А  говорится, по  сути, что милые бранятся  — только тешатся.

«Для того чтобы он [Путин] перешел Рубикон и  начал спецоперацию, которая будет иметь далеко идущие последствия, требовались предельно веские основания» Фото: kremlin.ru

В  2014 году, после присоединения Крыма и  начала сопротивления в  Донбассе, я  говорил с  очень умным, толковым влиятельным человеком о  том, что надо идеологически и  всячески трансформироваться и  готовиться к  новой холодной войне. Мне категорически, с  особым металлом в  голосе было сказано: холодной войны не  будет. Ну  не  будет, и  все, точка. Но  так ее, наверное, и  сейчас  нет. То-то мы  приводим наши стратегические войска в  состояние повышенной боеготовности. Я  и  тогда постоянно говорил и  сейчас буду постоянно говорить о  том, что единственный способ избежать горячей войны  — это война холодная и  что в  ней надо научиться выигрывать, осознав опыт поражения в  первой холодной войне и  использовав это по  принципу «никогда больше». Но  все это невозможно, если система упорно выстроена на  отрицании возможности холодной войны. То  есть либо на  нескончаемых, далеко идущих объятиях с  Западом  — и  дольше века длится день, и  не  кончаются объятия  — или, в  самом худшем, с  их  точки зрения, случае, на  этом самом «милые бранятся  — только тешатся».

Президент России Владимир Владимирович Путин очень осторожный политик. Подчеркиваю, очень осторожный и  очень по  сути прозападный. Для того чтобы он  перешел Рубикон и  начал спецоперацию, которая будет иметь далеко идущие последствия, требовались предельно веские основания. Речь могла идти только об  экзистенциальных рисках, возникающих в  случае любой задержки со  спецоперацией. Да, Путин в  очередной раз отреагировал, но  он  отреагировал, опираясь на  ту  системную реальность, которой располагает. Ну  так  вот. Можно  ли сколь-нибудь долговременно опираться на  эту реальность в  условиях, порожденных спецоперацией на  Украине, притом что все западные эксперты говорят о  формировании абсолютно новой реальности в  эпоху после спецоперации на  Украине? Вот основной стратегический вопрос, его я  и  хочу обсудить. Я  уже сказал и  могу повторить снова, что полностью поддерживаю все действия России на  Украине. Я  поддерживаю их  и  потому, что считаю правильными, то  есть по  сути экзистенциально мотивированными, и  потому, что когда твоя страна конфликтует с  иноземцем,  — а  ежу понятно, что конфликт разворачивается не  с  одной Украиной,  — то  надо поддерживать свою страну.

Но  давайте попытаемся не  замалчивать ряд проблем, недоучет которых может негативно сказываться на  результативности спецоперации. Причем еще раз повторю: речь идет не  о  военных проблемах, а  о  проблемах совсем иных, но  крайне значимых уже сегодня, и  их  значимость будет постоянно нарастать. Так что  же это за  проблемы? Проблема номер один  — состояние украинского общественного сознания и  система обстоятельств, породивших подобное состояние. На  какой почве все это взросло? Украинское общественное сознание, как и  любое иное национальное сознание и  самосознание, определяет имеющееся состояние ума и  души у  отдельных граждан Украины. Тут имеет место очень большой разброс. Национальное, или общественное, сознание, самосознание определяются масштабом общественных реакций на  те  или иные существенные или сущностные события. Если система на  них реагирует вот этого общественного сознания, то  как, насколько массово и  насколько горячо? Вот этим определяется состояние общественного, или национального, сознания и  самосознания.

Какова была общественная реакция на  эксцессы, показанные всеми средствами массовой информации мира, в  ходе которых толпы мерзавцев орали «москаляку на  гиляку!»? Наши пацифисты и  украинофилы понимали, что согласно этим воплям «на  гиляку» надо не  сторонников Путина, не  военных ястребов, не  патриотов, но  москаляку как такового? То  есть что им  этот лозунг сулит то  же самое, что и  их  соотечественникам с  иными, чем у  них, убеждениями? Сама апелляция к  москаляке им  ничего не  напоминала? Понятно, что сразу после прихода Гитлера к  власти евреи считали, что Гитлер плохо обойдется с  «плохими» евреями: космополитами, противниками традиций и  прочими, а  с  «хорошими» евреями, проявляющими немецкий патриотизм, имеющими военные заслуги, Гитлер, как они считали, обойдется хорошо, но  Гитлер совершенно не  собирался делить евреев на  две разновидности. Он  собирался их  всех уничтожить и  использовал соответствующую риторику. Так что насчет москаляк? Обратите внимание: все это произошло до  присоединения Крыма и  прочих событий, способных создать антирусский крен в  общественном сознании. Мне скажут, что этим занимались малые группы, не  отражающие состояния общественного сознания на  Украине. Я  бы 10 раз согласился с  этим, если  бы вся дальнейшая политика не  проводилась в  интересах этих групп. И  главное, если  бы существовала массовая негативная по  отношению к  вытворяемому этим группам реакция на  все их  выходки. Но  этой реакции не  было. Кто-то как-то возмущался в  отдельности, но  массовой сильной реакции не  было, ее  нет и  поныне.

Это ни  о  чем не  говорит? Это не  характеризует состояние именно общественного сознания и  самосознания? И  отсутствие мощной реакции на  одесские события ни  о  чем не  говорит? И  отсутствие мощной реакции на  то, что тяжелые военные бомбардировщики атаковали совершенно мирный Луганск, тоже ни  о  чем не  говорит? Что не  было взрыва по  этому поводу, ужаса и  омерзения от  действий своих бандитов, приводящих к  тому, что мирным женщинам отрывают ноги? На  это могла быть мощная реакция, если общественное сознание и  самосознание находятся мало-мальски в  прорусском ключе? И  отсутствие мощной общественной реакции, но  возмутительный вой по  поводу необходимости извести всех колорад, то  есть инакомыслящих граждан Украины, тоже ни  о  чем не  говорит? И  отсутствие мощной общественной реакции на  чудовищные законодательные инициативы, отказывающие русским в  статусе коренного населения Украины, тоже ни  о  чем не  говорит? В  Прибалтике так отказали русским, назвали некоренным народом и  так далее, но, во-первых, реакция все-таки была больше, чем на  Украине, иначе Татьяна Жданок не  защищала  бы русские интересы в  Европарламенте, и, во-вторых, все-таки разница между прибалтийскими языками и  русским языком, украинским и  русским языками, между этнической близостью и  так далее  — они  же по-разному построены, все эти параметры. И  казалось совершенно невозможным, что не  прибалтийские умеренно антирусские, а  иногда и  резко антирусские этнические группы, а  украинские группы начнут выступать в  прибалтийском ключе и  что это не  вызовет мощных ответных реакций. Но  ведь не  вызвало? Так каково состояние общественного самосознания? Я  искренне люблю украинский народ. Многие из  моих ближайших соратников имеют украинские корни. Но  это  же не  избавляет меня от  ответственности за  оценку интегральных показателей умонастроений на  Украине, притом что эта оценка не  имеет ничего общего со  средней температурой по  больнице. Она производится на  основе количественных и  качественных замеров мощных общественных реакций. Все остальное не  имеет значения.

«Я  уверен, что многие украинцы с  ликованием встретят русские танки и  будут благодарить за  избавление от  бандеровцев. Но  многие  — не  значит  все» Фото: ©  Михаил Воскресенский, РИА «Новости»

Все не  сводится к  таким реакциям. Есть нечто более тонкое, не  сводимое вообще к  количественным показателям. В  советское время мне пришлось провести несколько месяцев на  Украине, участвуя в  крупной геофизической экспедиции, и  уже тогда я  понял, что Гоголь в  оценке природы украинского самосознания был прав. А  ведь еще никакой «незалежной» не  было и  в  помине. А  сама правота Гоголя тоже ни  о  чем не  говорит? Помимо непосредственного опыта и  чтения книг по  вопросам специфики украинского общественного самосознания, мне приходилось подолгу работать со  специалистами, которые посвятили свою жизнь исследованию данного вопроса в  отличие от  меня. Эти специалисты были украинцами и  очень трепетно относились к  своему народу. Еще раз оговорю, что обсуждение специфического состояния общественного, или национального, сознания не  имеет ничего общего с  огульными поношениями того или другого народа. Речь не  идет также о  ложных утверждениях, согласно которым все представители того или иного народа запрограммированы на  определенное видение реальности. И  ведь русские сколь-нибудь массово, а  в  общем-то и  вообще как-либо не  ответили  же там: хохлов на  вилы, да? Этого  же не  было, этой мерзости? Все было по-другому. Это тоже каким-то способом надо впустить в  сознание? Никогда все не  могут быть настроены одинаково, так никогда не  было и  не  будет.

Украинцы очень разные, и, как каждый народ, они по  преимуществу люди замечательные, заслуживающие любви, уважения и  восхищения. Но  мы-то сейчас говорим о  другом. Об  общественном или национальном самосознании, сформированном как за  десятилетия мягкого промывания мозгов, так и  за  8 последних лет очень жесткого промывания мозгов в  бандеровском ключе. И  все эти семена упали на  какую-то почву. В  противном случае они  бы не  взросли. Не  надо поддаваться шапкозакидательским настроениям, согласно которым весь этот промывательный морок, да  и  почва тоже, сгинет после вхождения российских войск. Где-то это сгинет, где-то не  сгинет, где-то, наоборот, укрепится. Потому что, что греха таить, посеянные антирусские семена дали обильные всходы. Потому что была почва, на  которую упали эти семена, а  те, кто занимался «посевом», хорошо понимали, какова эта почва и  как с  ней работать. Первый майдан на  Украине, сброс Януковича, потом его избрание президентом  — уже тогда один крупный специалист по  Украине сказал мне: «Это  же надо осмыслить. Народ сначала скинул Януковича, а  потом его  же сделал президентом». За  это время ничего не  изменилось. Все не  так просто. Есть, знаете  ли, некий психотип. И  он  не  русский, он  другой. Те, кто этого не  понимает, нарвутся на  неприятности. После избрания Зеленского президентом другой крупный специалист по  Украине, сам украинец, говорил мне: «Нужно обладать определенной национальной спецификой для того, чтобы выбрать в  президенты эксцентрика с  уклоном в  порнографию». Промолчал, а  человек добавил: «То  есть выбрать стопроцентного клоуна». Это надо суметь, и  это предполагает наличие определенного психотипа, управляющего выбором.

Потом произошло еще очень-очень многое. Короче, я  уверен, что многие украинцы с  ликованием встретят русские танки и  будут благодарить за  избавление от  бандеровцев. Но  многие  — не  значит  все. И  это надо учитывать. Я  полностью солидарен с  оценкой действующего режима как пробандеровского. Вопли по  поводу того, что бандеровцев очень мало, абсолютно не  убеждают. Может быть, фанатики Бандеры представляют собой активное меньшинство, но  законы на  Украине принимались такие, что Бандера  бы возрадовался. И  культ Бандеры продвигался на  государственном уровне.

Украинский пробандеровский режим существует 8 лет, да  и  до  этого режим был не  ахти. Ну  так давайте примем всерьез оценку режима как пронацистского и  бандеровского и  посмотрим, что из  этого вытекает. Как население нацистской Германии принимало советские войска? С  распростертыми объятиями? Ну  кто-то  — да. Но  до  конца в  Берлине воевали, отчаянно воевали против русских. А  как принимали советские войска не  только в  Венгрии и  Польше, но  и  в  Болгарии? Тоже ведь по-разному. А  на  какой почве потом взрастал неонацизм после денацификаций многолетних в  Германии? Еще раз: когда определенные семена посеяны и  хотя  бы 8 лет, а  на  самом деле больше, спокойно растут (напоминаю, что в  нацистской Германии они росли всего 12 лет, из  них последние четыре года очень неспокойно), то  нужно это учитывать, и  не  только это, но  и  то, как это сочетается с  почвой, на  которую упали ядовитые семена бандеровской русофобии. Нельзя, смертельно опасно подменять это дежурными фразами о  нашем братстве и  строить конкретные алгоритмы поведения исходя из  дежурных фраз. Любите тех, кто вас любит и  приветствует, поддерживайте их, относитесь спокойно и  по-человечески, но  помните всё, в  том числе замалчиваемую историю бандеровских бесчинств на  Украине и  их  масштаб. И  пусть лучше я  ошибусь, но  проявлю определенную сдержанность  — нет, не  в  том, что касается любви к  украинскому народу, я  его искренне люблю, а  в  том, что касается злоупотребления верой в  дежурные фразы о  нашей близости, притом что близость-то бывает очень разной. Ох  как иногда грызутся между собой наиближайшие родственники!

Считаю необходимым подчеркнуть, что не  только в  течение последних 8 лет ведется форсированная, очень умелая промывка украинских мозгов. Она в  чуть более мягком варианте ведется уже более трех десятилетий, а  Россия все это время не  осуществляла эффективной работы с  прорусскими группами на  Украине и  не  пыталась воздействовать на  украинское самосознание сколь-нибудь системно и  эффективно. Если  бы она пыталась это делать, то  ситуация сейчас была  бы совсем иной. Да, где-то нашу операцию встретят с  радостью, а  где-то  — нет. И  вполне правомочна гипотеза, согласно которой доминировать будет не  братская реакция на  нашу спецоперацию, а  некий сплав обостренной обидчивости и  внедренного в  сознание выдуманного украинского превосходства. Повторяю: если  бы оно не  было внедрено в  сознание, то  уже начальный лозунг «Украина це  не  Россия» не  мог  бы быть по-настоящему акцептирован, а  он  был акцептирован, и  очень всерьез. Что  же из  этого вытекает? А  то, что проводимая спецоперация может иметь затяжной характер, что внутри спецоперации может быть фаза быстрых успехов армии России, фаза относительного торможения, фаза возникновения трясины и  фаза «выбирания» из  нее. Надо к  этому готовиться, из  этого исходить и  не  стоит поддаваться шапкозакидательским настроениям. Согласно официальной информации, вновь подчеркну, что использую ее  и  только ее, на  одном из  направлений наивная вера во  всеукраинское братское отношение к  вошедшим русским войскам уже обернулась потерей бдительности, а  потеря бдительности  — серьезными последствиями. Ложь Зеленского о  героях, погибших на  Змеином, постыдная эта ложь, уже разоблачена полностью, но  это не  значит, что все в  одночасье сдадутся и  переделаются. Кто-то  — да, а  кто-то  — нет. И  те, кто не  переделается, будут создавать проблемы. Их, возможно, окажется больше, чем в  конце 40-х годов XX  века. К  этому тоже надо быть готовым.

«Ложь Зеленского о  героях, погибших на  Змеином, постыдная эта ложь, уже разоблачена полностью, но  это не  значит, что все в  одночасье сдадутся и  переделаются» Фото: © Igor Golovniov /  Keystone Press Agency / www.globallookpress.com

Проблема номер один  — в  этой готовности, то  есть в  преодолении шапкозакидательских настроений. Трезвый взгляд на  макросоциальный процесс, как мне представляется, состоит в  том, что в  реальности братство, такое лихое, яростное братство украинского и  русского народов будет сродни тому пролетарскому братству, на  которое надеялись накануне Великой Отечественной войны, дескать, немецкий пролетариат восстанет против Гитлера, пошедшего войной на  первое пролетарское государство. По  счастью, тогдашние надежды провоглашались до  1941 года, иначе не  было  бы фильма «Александр Невский» и  многого другого. Не  стоит надеяться на  братство народов и  ликование по  поводу спасения от  бандеровской нечисти. Где-то будет и  это, и  это надо воспринять с  глубокой радостью и  благодарностью. Но  где-то окажется и  другое. Встретится тугая обида, рост местнического национализма, его перекидывание на  другие группы населения и  вязкая, осторожная система действий, способная превращать штурм и  натиск в  нечто другое. К  этому тоже надо готовиться. Заявляя о  наличии такой проблемы, я  не  ставлю под сомнение необходимость спецоперации, я  обращаю внимание на  контекст, на  специфику русско-украинских отношений в  XXI столетии. Эта специфика представляет собой пока что недоучитываемую проблему номер один. Ее  надо решать.

А  есть еще проблема номер  два. В  ее  основе лежит избыточный, как мне представляется, оптимизм по  поводу возможностей нашей информационной системы, пропагандистской в  целом, которая якобы способна не  только вяло прозябать, кто патриотично, кто антипатриотично, но  и  вести патриотическую информационную войну, проявлять страстные, наступательные, осмысленные качества. Опыт первых дней показал, что эта система проявлять такие качества не  может, а  также не  хочет и  не  будет.

Проблема номер два находится в  прочной связке с  проблемой номер три, суть которой в  твердой уверенности в  том, что не  только информационная, но  и  политическая система может оказывать противодействие быстро растущим нагрузкам информационным и  политическим, при этом никак не  меняясь. Власть пока еще не  проиграла улицу, но  она не  пресекла ни  антивоенные порывы соответствующих СМИ, ни  антивоенные порывы соответствующей улицы. А  главное, она не  нашла того языка и  той убедительности, которые повлияли  бы на  эти СМИ и  на  эту улицу по  существу. Шапкозакидательские настроения и  в  этом вопросе  — ошибочные. А  коль скоро они ошибочные, то  пресекать все, противодействующее успеху спецоперации, придется. Это недемократично, может быть, но  что поделаешь. Проиграть эту спецоперацию нельзя. Ставки очень большие  — жизнь и  смерть нашего народа. Эти ставки связаны не  с  судьбой отдельных  лиц. Все это надо объяснять и  СМИ, и  улице. Объяснивши, надо предупредить о  последствиях легкомысленного поведения и  показать на  практике, что есть существенные различия между политической оппозицией в  обычных условиях и  сходной деятельностью в  условиях проведения судьбоносной спецоперации.

Проблема № 4 состоит в  том, что власть преувеличивает общественный авторитет так называемой охранительной части бойцов информационного фронта. К  моему глубочайшему сожалению, эти бойцы очень сильно подпалили себя и  при поддержке пенсионной реформы, и  тем более в  ходе разнузданной вакцинации. Не  будем дискутировать о  том, нужны были вакцины от  коронавирусной инфекции или нет, это другая тема. Разберем данный вопрос чисто политически. Вакцинировались навскидку 60 процентов населения. Это низкая цифра по  отношению к  Западу. Теперь подумаем, какая часть этого населения: а) купила справки; и  б) ощущает себя жертвой административных репрессий, причем жертвой, пошедшей на  соглашения в  силу оказанного давления и  вопреки своей воле. Это одна треть от  60 процентов вакцинированных или больше? Но  это никак не  меньше. Но  тогда 40 процентов населения  — это люди, которые отказались вакцинироваться, плюс 20 процентов населения  — это люди, которых заставили вакцинироваться или имитировать вакцинацию. Причем неизвестно, какая из  этих подгрупп более остро неприемлет случившегося. Потому что за  справки надо было платить свои последние кровные, а  вакцинировавшиеся против своей воли любви к  тем, кто их  принудил, никак не  испытывают. Как  бы то  ни  было, больше половины населения, а  это наиболее консервативные люди, обычно поддерживающие Путина, никак не  принадлежат к  сторонникам вакцинации.

И  именно с  этим населением звезды нашей охранительно-идеолого-информационной когорты обошлись самым несуразным образом. Они эту часть населения сильно оскорбили, и  ответом был разрыв коммуникации. Когда кто-то очень сильно оскорбляет, то  есть современные  СМИ… У  нас не  четыре канала телевидения, а  гораздо больше. И  у  нас неограниченные возможности интернета. Вот что хочу, то  и  буду смотреть, а  тех, кто меня оскорбляет,  — не  буду. Это называется разрывом коммуникации. Видимо, такие ревнители вакцинации из  охранительного лагеря почему-то решили, что им  надо жить вплоть до  завершения вакцинации, что никакого «потом» не  будет, а  вот теперь наступило «потом». А  связь с  определенной частью населения или разорвана, или более или менее повреждена, чаще сильно повреждена. И  никакого лихорадочного патриотического угара в  этой части нет даже сейчас, в  начале событий. А  если нам суждено вести спецоперацию в  течение длинного интервала времени, то  тренд всегда негативен.

Проблема № 5  — отсутствие необходимой идеологической новизны или хотя  бы идеологического апгрейда. С  населением говорят на  языке сильно изношенном, являющемся отчасти заимствованием из  любимой мною газеты «Завтра», отчасти  — либеральной фразеологии охранительного образца, а  отчасти  — и  чем-то третьим, трудно сочетаемым с  этими двумя слагаемыми. Этот язык уже плохо работает. Вдобавок те, кто на  нем говорит, достаточно неубедительны, и  они эту свою неубедительность чувствуют.

Проблема № 6  — свои и  чужие. Патриотическая аудитория видит, что обласканными оказываются противники спецоперации и  сторонники Запада. И  тогда эта аудитория задается вопросом: что сие означает? А  означает это, что у  нас политическая система та  же, что до  спецоперации, и  мышление то  же, в  том, что касается элиты. А  потому и  практика та  же. Она по-прежнему состоит в  том, что власть открывает объятия именно своим врагам. Если раньше это было обосновано тем, что враги ходили в  возлюбленное американское посольство и  потому их  надо было обхаживать, то  теперь это обусловлено либо инерцией, которая плохой советчик в  новых острых ситуациях, либо упованием на  то, что как-нибудь проморгается. Как уже я  не  раз говорил, Bentley  — это великолепная машина для поездок по  хорошим дорогам и  очень плохое средство передвижения в  условиях плохих дорог, заболоченности и  так далее. Но  было решено ехать на  Bentley, потому что якобы по  бездорожью мы  не  поедем, холодной войны не  будет. Я  был  бы рад, чтобы это было так, но  вырисовывается нечто другое.

Проблема № 7 состоит в  избыточной, как мне представляется, оптимистичности по  части возвращения к  умеренно приятным отношениям с  Западом. Этот оптимизм с  наибольшей определенностью был озвучен Дмитрием Анатольевичем Медведевым, который ведет себя сейчас очень решительно и  патриотично, но  сочетает такое поведение с  утверждением о  том, что Запад чуть-чуть перебесится, а  потом снова нас полюбит. Мне это представляется достаточно сомнительным. И  опять  же, я  буду трижды рад, если Дмитрий Анатольевич окажется прав. Однако на  горизонте маячит иное. Это не  значит, что Запад вступит с  нами в  войну или совершит что-нибудь вопреки своим интересам. Да, западная империя гнилая, трусливая, завязшая в  комфорте, во  внутренних противоречиях, все так, но  это все равно империя. И  она сможет организовать серьезное давление по  сценарию «холодная война 2.0». Она просто не  может это не  организовать. Весь вопрос, как мы  ответим. Выстоим  — все, а  если не  выстоим? Тогда будут добивать. А  добивать будут всех. Русский молодняк, который ходит и  орет: «Нет войне!», патриотов, всех подряд. И  это уже очевидно. Москаляка есть москаляка, и  пора  бы этому москаляке это понять.

Теперь соединим вместе вышесказанное. Что получится? Что российская власть продолжает использовать систему, предназначенную для пресловутой интеграции в  западное сообщество. Эта стратагема инерционно доминирует. И  уверяю скептиков, которые говорят: «Да  это  же маленькие группы»,  — что в  элите она доминирует серьезно. Так вот, российская власть использует эту систему, для того чтобы вступить в  конфронтацию с  западным сообществом. Такое решение власти сродни эксцессу, организуемому женой любящего мужа, намеренной сохранить семью, но  обиженной тем, что муж ведет себя неподобающе  — мол, если закатить такую истерику, да  еще по  роже и  все прочее, то  муж опомнится и  сменит стиль. А  что, он  на  развод не  пойдет, детей пожалеет и  так далее. А  если его крепко встряхнуть, то  он  опомнится и  жить тогда будем, как в  раю. Уверяю вас: это не  тот случай.

Мне кажется, что президент России понимает, что мы  в  новой ситуации и  что он, в  том числе и  лично, во  всех смыслах перешел Рубикон и  побудил Россию к  тому, чтобы его перейти. Но, понимая это, он  пока что делает ставку на  то, что система наша универсальна и  мощна и  может быть использована как для дружбы, так и  для вражды. А  что, почему  бы кампанию сокрушения американского империализма не  возглавить некоему совокупному Анатолию Борисовичу Чубайсу? Он  менеджер эффективный, знакомый и  достаточно циничный, для того чтобы хоть дружить, хоть воевать. Что прикажут, то  и  сделает. Беда тут в  одном  — недоучет перечисленных проблем может привести к  шапкозакидательским настроениям, а  это, возможно, придется оплачивать не  только тем, кто породит шапкозакидательство, но  и  народу, и  государству российскому. В  определенных случаях может быть заплачена слишком высокая цена. И  да  не  будет  так. Ради того, чтобы так не  было, я  выступаю с  этой передачей.

«Суть времени», 28 февраля