Личное дело семьи актеров бугульминского драмтеатра

Личная карточка любого актера, которая хранится под замком у начальника отдела кадров, представляет из себя стандартную папку в четыре листа. По мере творческого роста артиста она пухнет от пополняемого каждый сезон репертуара, творческих характеристик, представлений к наградам и публикаций в средствах массовой информации. У актеров Марины Быстровой  (М.Б.) и Александра Кочетова (А.К.) личные дела стали,  можно сказать, толщиной с томик стихов Есенина.

– Вы помните, как выглядят ваши анкеты в личных делах?

А. К.: Вероятно, это обычные листы с указанием, где родился, на ком женился и привлекался ли к уголовной ответственности.

– Да, но есть одна особенность: вы предоставили для личного дела не простые фотографии, а сценические. Скорее всего, это образы персонажа из какого-то спектакля.

А. К.: Я вспомнил. Это исполнение роли Онека в пьесе «Горбун» (автор С. Мрожек).

М.В.: Значит, моя фотография из того же спектакля, где я играла роль Онки.

– То, что вы, придя в театр, принесли на официальный документ неофициальную фотографию, многое говорит о вашем характере и отношении к жизни. К тому же у вас, Марина Владимировна, есть в анкете еще несколько комичных моментов. Например, в графе «пол» вы поставили знак вопроса. Дескать, зачем уточнять: по фото и ФИО и так все ясно.

М. В.: Это на меня похоже. Когда я училась, нам дали задание написать автобиографию. Все начали: «Я, такой-то, родился… учился… мои родители…» Было однообразно. Я же под веянием модной тогда «Неолитической песни», где есть слова «Ты была уже не обезьяна, но, увы, ещене ч еловек» решила написать, что родилась и живу в пещере. Описала, как со своими лохматыми родителями охотимся на мамонтов. Педагог умилялся этой истории, а я радовалась, что отличаюсь от всех.

– Сегодня, устраиваясь снова в театр, вы бы повторили трюк с фотографией?

А. К.: Конечно. Не хочется, чтобы было серо и скучно, как у всех.

М. В.: Я бы принесла фотографию со спектакля «Эвкус» (автор П. Шеффер). Осталось в архивах уникальное фото мизансцены, где мы сидим по задумке режиссера фактически обнаженные.

А. К.: Я играл в этой пьесе странного парня Алана Стрэнга. В 90-е годы в театры начала врываться мода, обнажать не только чувства на сцене, но и тело, а также не стесняться в выражениях. И наш режиссер Алексей Ларичев последовал ей. Нелитературная лексика, порой, застревала у меня в горле, и я научился слова сминать, чтобы не звучало так грубо.

М. В.: Во время этого спектакля появлялась живая лошадь. Директор театра вместе с режиссером договаривались с каким-то совхозом, и на представление нам приводили это грациозное животное. Когда оно выходило на сцену, это производило фурор. Однажды из Казани приехали критики, посмотрели спектакль, сказали: «Все хорошо. Актеры – молодцы! Но зачем же дурацкое чучело лошади?» Они даже не поверили, что это может быть реально: лошадь на сцене.

А. К.: Тогда мы показали им еще теплую кучу, наваленную за кулисами, и им пришлось поменять свою точку зрения.

– Трудно было обнажаться на сцене?

М. Б.: Я терпеть не могу, когда актеры говорят «Ой, я, наверное, не смогу...» В актерской профессии нет слов «не могу!», есть слова «надо» и «делай». Я очень боюсь высоты, а в «Черной невесте» (автор Ж. Ануй) мне приходилось залезать на высокие декорации.  Каждый раз во время репетиций у меня кружилось все перед глазами, я ничего не видела и думала, как бы не рухнуть вниз. Но к премьере преодолела страх.

А. К.: Однажды эта декорация все же обрушилась. Хорошо, что никто не пострадал. Но после была паника. Однако и с ней справились, играли спектакль несколько сезонов. Бывают в нашей профессии моменты, когда нужно переступать через себя. Иногда текст авторов слишком сложный, он сопротивляется, в зубах вязнет. В этом случае начинаешь его немного под себя корректировать.

М. Б.: Спектакль рождается в муках. В первую очередь его идею вынашивает режиссер. Ее он доводит до нас, актеров. Тогда начинается внутренняя работа: ищешь точки соприкосновения с героем, объясняешь себе его поступки, мотивацию.

А. К.: Есть, конечно, режиссеры, которые работают только на поверхности. Ставят исключительно по тексту, не ищут глубокого смысла в пьесе. Это скучно, потому что каждый поступок и реплика героя звучат не просто так, им должно что-то предшествовать.

– Марина Владимировна, вы нередко выступаетекак режиссер. Кем все-таки труднее быть – актером или режиссером?

М. Б.: Актером быть труднее. Режиссеру нужно разобраться в смысле пьесы, раздать задачи и следить за тем, как будут их выполнять. Актер должен передавать не собственные мысли, а режиссерские, проникнуть в оболочку героя, жить в ней. Это преодоление. В голове работа над образом идет беспрестанно.

А. К.: Этот процесс затрачивает всю жизненную энергию, он не останавливается, когда сходишь со сцены. Работа идет круглосуточно.

– Если в анкете личного дела был бы пункт «Что вы любите?», как бы вы его заполнили? Я знаю, что вы любите вместе ходить за грибами.

Хором: Да! Это нам безумно нравится.

М. Б.: Мы оба обожаем лес. Частенько забираем нашу театральную собаку Умку и идем с ней гулять.

А. К.: Любим всех животных. Всегда берем с собой корм для уличных собак и кошек, а зимой подкармливаем птиц.

М. Б.: Я сама очень люблю кушать креветки. Когда в советское время их покупала, бабушка непонимающе на меня смотрела и говорила: «Опять своих красных тараканов принесла» . Еще я люблю солнце и хорошую погоду.

А. К.: Это правда. Когда пасмурно, Марина впадает в депрессию.

М. Б.: Я очень люблю родителей. Маме уже 87 лет, и она постоянно приходит в театр. Знает все постановки, актеров. Это она привила мне любовь к искусству, сызмальства я ходила в Казани по театрам. Мы любим путешествовать. Моя подруга называет нас «бултыхалы». Если мы едем к морю, то не лежим на пляже, а обязательно едем на экскурсии. Любим постоянное движение.

А. К.: Зовем с собой в путешествие знакомых, коллег, родных, рассказываем и показываем им что-то новое. В этом году пригласили ехать с нами семью сына. Пока молодые отдыхали, мы сидели с внучкой. Любим всех своих многочисленных внуков, а их девять.

М. Б.: Во время путешествий я люблю заходить в храмы, и не только чтобы помолиться. Нравится атмосфера покоя, любуюсь архитектурой, отдыхаю

душой.

А. К.: Предпочитаем играть в хороших спектаклях, у хороших режиссеров. Любим свою работу.

М. Б.: Мне нравится любоваться небом. Утром открываю шторы и говорю: «Доброе утро, небо!»

– Это правда, Александр Леонидович?

А. К.: Да, про небо она говорит постоянно.

М. Б.: Когда я научилась писать, то везде писала «Небо, музыка, цветы» . Сохранилась черно-белая фотография, где на запотевшем стекле я пишу эти слова. Также не представляю жизни без камней, их необыкновенной красоты.

– Александр Леонидович, как вы относитесь к этой статье расходов семейного бюджета?

А. К.: Если моя жена получает от этого удовольствие, то только радуюсь. Если вижу, что она расстроена от того, что в ее коллекции нет определенного камня, то как мне жить с грустной женщиной? Я лучше доставляю ей удовольствие.

М. Б.: Был такой случай, когда я сломала ногу в Казани и не смогла усидеть дома. Сын повез меня на рынок, где была палатка моей знакомой, которая продавала камни. Нога у меня в гипсе. И вот я иду с костылями, с одной стороны – Саша со стульчиком, с другой – сын, меня охраняет. Доковыляли до прилавка. Супруг поставил табурет, я села и стала выбирать. А напротив мужчина кавказской национальности торгует нижним бельем. Посмотрел на нас и говорит: «Я впервые вижу настоящего мужчину, который так за своей женой ухаживает. Она с костылями за покупками, а он с ней со стульчиком» .

– Получается, что все-таки первым пунктом в графе личного дела «Что вы любите?» должна стоять любовь друг к другу, которая становится основой для всего остального.

Хором: Да. И это само собой разумеющееся.

Беседовала Юлия ИСМАГИЛОВА

Фото Альбины АКИМОВОЙ и из семейного архива Кочетова