«Едва ли нашему обществу нужна реанимация памяти о столкновении русских и татар»

Историк Вадим Трепавлов об «империофилии», важности Астрахани перед Казанью и попытке Мособлдумы пойти по пути калужского губернатора

На  этой неделе известный московский историк, главный научный сотрудник Института российской истории РАН Вадим Трепавлов прочитал для делегатов расширенного заседания нацсовета «Милли шура» лекцию на  тему «Тюркский мир Евразии: поиск исторических закономерностей», посвященную 750-летию Золотой Орды. «БИЗНЕС Online» приводит своим читателям основные тезисы выступления исследователя Великой Степи и  феномена кочевников.

Вадим Трепавлов:  «Кочевники интересовали наблюдателей из  соседних государств, прежде всего, как мощная военная сила, которую, впрочем, при умелом обхождении можно обратить себе на  пользу» Фото: «БИЗНЕС Online»

Племена кочевников на  протяжении столетий сменяли друг друга. Некоторые из  них обосновывались надолго и  образовывали политические объединения, так называемые каганаты. Другие проходили сквозь степные пространства в  поисках лучших пастбищ и  жертв для набегов. Чаще всего массовые миграции кочевников происходили с  Востока на  Запад. Периодически десятки, сотни тысяч всадников в  сопровождении огромных стад отар, табунов, кибиток с  семьями, караванов вьючных верблюдов устремлялись из  глубин Центральной Азии в  направлении Европы, переплавлялись через Иртыш, Урал, Волгу, Дон, Днепр и  т.  д.  То  и  дело с  Востока накатывалась очередная лавина кочевников.

На  протяжении двух с  половиной тысячелетий через так называемые ворота народов, т.  е. пространства между южными отрогами Уральских гор и  Каспийским морем прошли сарматы, гунны, болгары, авары, древние тюрки, кыпчаки, печенеги, монголы, калмыки. С  подозрением следили окрестные народы за  такими передвижениями, справедливо опасаясь появления на  своих границах новых противников. Кочевники интересовали наблюдателей из  соседних государств, прежде всего, как мощная военная сила, которую, впрочем, при умелом обхождении можно обратить себе на  пользу. Сторона, которую населяли эти беспокойные соседи, в  разные времена в  географических описаниях и  исторических хрониках получала название по  самому известному и  самому сильному народу.

В  разное время евразийские степи именовались, например, у  мусульманских писателей по  имени огузов «Пустыней огузов», и  даже хазар  — «Хазарской степью». В  XI  веке на  страницах трактатов и  путеводителей появилось понятие Дешт-и-Кыпчак  — Кыпчакская степь. В  этом названии запечатлено имя кыпчаков  — одного из  самых известных тюркских народов домонгольской эпохи. Именно кыпчаки впоследствии составили большинство населения Золотой Орды. Впервые Дешт-и-Кыпчак встречается у  персидского автора Насира Хосрова в  середине XI  века. По  крайней мере на  сегодняшний день обнаружено самое раннее упоминание. Но  это книжное понятие очевидно не  может служить наименованием какой-либо общности племен и  народов, тем более государства. В  мусульманской географической традиции Дешт-и-Кыпчак обозначал один из  регионов шестого климата. Для иноземных наблюдателей все обитатели этой степной стороны выступали в  качестве кыпчаков или куманов. Это обозначение охватывало массу одноплеменных объединений разных по  происхождению. Но  историки по  привычке и  для удобства продолжают именовать обитателей Дешт-и-Кыпчаками, но  все более мы  признаем условность этого обозначения. Разумеется, какая-то часть племен пользовалась им, как самоназванием, но  это были собственно кыпчаки. Их  историческими, может быть этническими потомками являются, помимо явных казахов, ногайцев, еще и  родовые группы кыпчак, кыпсак в  составе разных тюркских народов.

Однако мы  не  можем даже предположительно определить масштабы распространенности этого названия, этого этнонима, т.  е. насколько кыпчакская идентичность была распространена в  XI–XII веках, осознавали  ли себя кыпчаками другие народы. Во-вторых, точно известно, что в  Дешт-и-Кыпчаке присутствовали стабильные племенные объединения, которые точно не  относились собственно к  кыпчакам. Это огузы, будущие туркмены, могущественные и  многочисленные канглы, бывшие в  подчинении. Сами-то кыпчаки только в  XI  веке переместились с  Алтая и  Западной Монголии, а  до  того входили в  Кимакский каганат.

В  исторической науке твердо установилось деление исторического развития кочевников Восточной Евразии на  период докочевых империй. Во  многом здесь сказались особенности источников, по  которым мы  изучаем те  времена. Исследователи раннего Средневековья опираются по  большей части на  китайские династийные хроники, а  там история традиционно делится по  царствам и  династиям. Мы  не  можем отрицать, что в  этих хрониках есть познавательная ценность, конечно, есть. Но  при такой жесткой градации по  царствам и  династиям непрерывность исторического развития исчезает, скрывается от  научного наблюдения и  анализа.

За  последние две тысячи лет радикальные изменения в  степном мире Евразии происходили лишь считанное количество  раз. Во-первых, это уход с  исторической арены древнего ираноязычного населения и  тюркизации Степи. Затем это монгольское завоевание, и, наконец, поглощение большей части Степи Российским государством. Так называемая скифо-сарматская эпоха не  освещена достаточным количеством источников. Но  впоследствии мир хуннов (гуннов) простирался от  Приамурья до  Австрии. После поражения и  гибели хуннского предводителя Атиллы, как считается, хуннский союз в  Центрально-Восточной Европе распался. Однако по  старым миграционным путям продолжалось движение на  Запад, прежде всего, древнетюркских или протоболгарских племен. Но  при этом старое ираноязычное, татароязычное и  хунгороязычное население Степи сохранялось, но  при этом постепенно меняла свое этнокультурное обличие. В  таком случае Вечный Эль, для которого в  немецких ученых кабинетах было придумано название «Тюркский каганат», просто придал новую политическую форму прежнему этнокультурному содержанию  — сменилась династия, но  не  население.

Исторически не  тюркское, а  даже дотюркское население заметно в  себя приходит в  более поздние времена. Мы  видим в  Золотой Орде большой этнический массив алан-асов. Есть некоторые основания считать, что асскую, аланскую первооснову имеет знаменитый аристократический татарский род Ширин.

В  политическом развитии евразийских степей похоже действовала некая такая матрица  — маятниковое движение от  разрозненных кочевых общин к  трансконтинентальным империям и  обратно. Периодически возникала тенденция к  объединению кочевого мира  — она парадоксально сочеталась с  незыблемостью атомизированных мелких кочевых коллективов, которые вели автономное самостоятельное кочевое хозяйство. Мы  можем видеть однотипные примеры вырастания кочевых улусов в  могущественные степные державы, которые впоследствии распадались и  возвращались к  исходной стадии кочевого улуса. Т.е. в  критические моменты своего исторического развития кочевники возвращались к  тем нормам общественной хозяйственной жизни, которые составляли своего рода матрицу общественного мира, были привычными, традиционными и  освещены опытом предыдущих поколений.

Можно догадываться, что в  организации этого атома кочевого улуса содержался потенциал для превращения его в  кочевую империю. Такой потенциал пребывал в  летаргии, в  ожидании подходящих условий. Например, для периода IX–XIII веков нельзя говорить о  политическом единстве Степи между Тюркским каганатом и  Монгольской империей. Но  определенные условия к  будущему объединению тюркских и  монгольских народов имелись. Стимулом здесь являлась и  этнокультурная близость этих народов, и  распространение билингвизма  — тюркского и  монгольского двуязычия. И  показателен пример найманов, которые соединили в  своей культуре монгольские нормы и  аристократическую титулатуру, присущую древним тюркам  — своих правителей.   

«Монгольская империя завершила историю великих кочевых держав. Она довела до  совершенства механизм объединения кочевников» Фото: © Табылды Кадырбеков, РИА «Новости»

Монгольская империя завершила историю великих кочевых держав. Она довела до  совершенства механизм объединения кочевников. Этот механизм на  протяжении полутора тысячелетий запускался в  действие несколько раз, и  наиболее ярко эта политика проявилась на  начальном этапе существования империи  — Йекэ Монгол Улуса, когда реализовывался выдвинутый Чингисханом лозунг на  объединение народов, живущих за  войлочными стенами. Процесс их  собирания в  империю был гораздо сложнее, чем просто завоевание, т.  е. насильственное принуждение к  покорности. Полагаю, что при создании Монгольской империи в  некоторой мере сложилось и  действовало явление, как я  его называю, «империофилии»  — тяготение к  империи, которая не  раз сопровождала истории формирования молодых империй. Известная туркофилия в  XVI веке на  Ближнем Востоке и  во  Франции, русофилия на  Кавказе в  XVIII веке и  т.  д.  Притягательная сила империи заключалась, во-первых, в  твердом государственном порядке, во-вторых, в  возможности обрести военную защиту. Проявление такого рода монголофилии можно видеть во  время первых заграничных походах новорожденной Монгольской армии, когда в  Йекэ Улус добровольно вошли тюркские народы Южной Сибири и  Восточного Туркестана.

Кстати, здесь не  действовало культурное влияние империи, которое заметно при римских и  отчасти османских завоеваниях. Наоборот, только впоследствии высоко цивилизованные уйгуры стали имперскими поданными и  именно они вместе с  китайцами положили начало действия полноценного государственного механизма. Тенденция к  объединению Степи после Монгольской империи угасла. Как и  после Тюркского каганата, на  месте этой империи образовалось несколько наследных государств. Но, в  целом, вообще-то произошла деградация государственных структур  — маятник вновь качнулся в  сторону разрозненных кочевых общин.

Символической последней точкой в  3-тысячелетнем самостоятельном развитии и  военном могуществе кочевников можно, наверное, считать битву под стенами Пекина в  октябре 1860 года в  ходе так называемой Второй опиумной войны, когда 200-тысячная монголо-манчжурская конница за  несколько минут была рассеяна залпами британских оружий.

История кочевых империй тюркских, монгольских государств, народов  — не  самая животрепещущая тема в  современной российской исторической науке. Но  все-таки есть стойкий постоянный интерес плюс вечная тема  — монгольское завоевание Руси (потому что в  русской истории она единственный раз была завоевана) и  влияние этого завоевания на  историческую судьбу России и  весь облик Российской цивилизации.

Впервые глобальный процесс взаимодействия славяно-тюрков исследовали историки евразийской школы, не  касаясь современных политических теорий позднего евразийства. Общая схема евразийской идеи, как известно, сводится к  исторической преемственности великих континентальных держав Тюркского каганата Монгольской империи и  Российской империи. Они потом объективно, якобы, передавали друг другу функцию собирания народов в  общих границах. При такой трактовке России, иногда Российской империи, и  иногда добавляют Советский Союз, она тоже выступает в  качестве наследницы объединительной миссии предыдущих сверхдержав Евразии.

Неоднократно предпринимались попытки определить многообразное проявление такой цивилизационной связи России с  Востоком. Как правило, ярким показателем такой связи считают заимствования из  Золотой Орды, особенно XIII–XIV веков, когда государство было сильно процветающим. Разумеется, бесспорные примеры существуют  — финансовая система Средневековой Руси, в  социальной терминологии, в  организации ямской службы и  в  прочем. Заимствования из  Орды могут свидетельствовать, с  одной стороны, о  привлекательности, целесообразности для русских восточных образцов в  то  время. Но  сами по  себе они очевидно не  являются аргументом в  пользу золотоордынского наследия или какой-то исторической преемственности России по  отношению к  Золотой Орде. Ведь импорт идей и  институтов  — это общекультурное явление, присущее всем народам и  странам, не  исключая Россию. С  другой стороны, некоторые установки управления и  налогообложения были навязаны завоевателями побежденным данникам, хотя со  временем за  два с  половиной столетия так называемого «ига», о  котором мы  часто говорим, они укоренились на  русской почве.

Проблема русско-татарских отношений, исторического наследия Золотой Орды составляет часть более широкого круга вопросов об  историческом, государственном и  культурном наследии, общем для народов России и  Евразии. Геополитическая ситуация, связанная с  распадом Золотой Орды, по-новому поставила вопрос о  положении Руси среди государств Восточной Европы. В  определенном смысле правители Московского государства по  отношению к  поволжским и  заволжским народам принимали на  себя функции верховного сюзерена, а  эти функции традиционно связывались с  правителями Золотой Орды, Казани и  Сибири более поздних времен.

Принципиальным рубежом в  повышении статуса русского монарха в  глазах восточных и  южных соседей, впоследствии подданных, стало подчинение Казанского и  Астраханского ханств. Но  на  первое место по  статусу я  бы поставил Астрахань. В  руках московских властей оказались бывшие ханские домены, включая, как это названо в  дипломатической переписке, «царево место»  — руины Сарая. Именно подчинение татарских государств Поволжья, а  позднее и  Сибири, трактовалось в  России как начало  Иваном IV  царского достоинства. И, как писал в  XVII веке дьяк-эмигрант Григорий Котошихин, «а  преж сего в  русской земле царей не  бывало». И  вселенскому патриарху в  Стамбул русские направили просьбу о  помазании Ивана IV  на  царство только после подчинения им  Астрахани. А  до  того его царское венчание 1547 года никем за  пределами России не  признавалось, в  т.  ч. и  высшими церковными православными иерархиями. Ну, а  само понятие «царь», видимо, справедливо расценивается некоторыми историками как демонстрация независимости по  отношению к  ханам. Хотя, по  своему происхождению на  Руси оно, скорее всего, предвизантийское, хотя есть и  другие версии. Появление именно русского царя можно связывать с  послеордынской политической ситуацией, когда в  составе России появились, и  по  мере расширения территории увеличивалось тюркское население, как известно для большинства тюркоязычных поданных в  русском языке на  протяжении по  меньшей мере пяти столетий существовало общее понятие «татары».

Каким образом это имя одного из  народов Восточной Монголии утвердилось далеко на  Западе от  нее? Это особая тема, я  не  буду на  ней останавливаться. Но  в  связи с  неожиданной актуальностью золотоордынской тематики в  последнее время, поговорим не  о  татарах, а  о  монголо-татарах. И  о  так называемом монголо-татарском мире.

С  ослаблением Монгольской империи в  течение второй половины XIII века Золотая Орда постепенно отделилась от  нее. Соответственно, Русь утратила связи с  имперским центром Монголии и  стала подчиняться только правителям Золотой Орды. И  на  вопрос, входила  ли Русь в  состав Золотой Орды или нет, я  сейчас склонен отвечать утвердительно. От  Йекэ Монгол Улуса Орда унаследовала управление русскими данниками. Они составляли часть ее  поданных, но  не  в  рамках обычной улусской системы, а  как владение иного рода, как плательщики податей, управляемая на  основании жалованных ярлыков, без непосредственного контроля ханской администрации. Такое сочетание владений с  разным статусом вообще нехарактерно для Ордынских империй. И  в  точно таком  же положении, как Русь, в  Монгольской империи находился и  Рум  — Сельджукская Малая Азия, и  Грузия, и  уйгурские владения в  современном Синьцзяне, и  кыргызы Южной Сибири.

Как обозначать статус завоеванной Руси, если кому-то не  нравится это устоявшееся «иго»? Наверное, вы  помните, что по  этому поводу несколько лет назад шла бурная полемика и  в  итоге слово «иго» исчезло из  школьных учебников. Но, кажется, пока примирились на  понятии «зависимость». Также часто звучит «вассалитет». Мне представляется, что эти термины не  описывают положение Руси, как автономной части единого государства. К  тому  же, в  категориях «вассалитет», «суверенитет» уместно описывать отношения между правителями  — вассалами и  сеньорами, но  не  положение целой страны. «Русские земли в  составе Золотой Орды»  — терминологически я  бы так оформил свое понимание ситуации, но  осознаю, что широкой поддержки в  этом у  коллег-историков я  не  получу.

Вместе с  тем, все  же есть некоторые основания оставить «иго» как обозначение режима ордынского правления на  Руси. Но  с  непременным разъяснением, какая менявшаяся историческая обстановка скрывалась за  этим старинным словом в  XIII, XIV и  XV  столетиях. Ведь нужно учитывать не  только умозаключения историков, и  сегодняшние комплексы тех, кому не  нравится это слово «иго». Строгие исторические подходы требуют учитывать или принять во  внимание также отношение к  этому режиму со  стороны современников. А  явственно проступает из  источников  — власть завоевателей там обозначается жестко: рабство, неволя, гнет и  т.  д.  Но  при этом я  согласен с  татарстанскими историками, что нужно уходить от  прежних стереотипов и  устаревших штампов изображения Золотой Орды. Она была гораздо более интересным и  сложным явлением, а  вовсе не  сборищем кочевых разбойников, как многие до  сих пор считают и  как изображают в  новых киноподелках.  

В  чем заключалось это  иго? Во-первых, это выдача ханских ярлыков на  княжение. Во-вторых, выплата так называемого хараджа  — налога с  земледельцев. И, в-третьих, мобилизация мужчин в  составе войн ханских армий, организация почтовых сообщений и  т.  д.  Однако ни  один из  этих признаков не  может служить каким-то показателем униженного, подавленного положения Руси в  составе Монгольской империи и  позже  — Золотой Орды, поскольку те  же ярлыки пронизывали всю монгольскую иерархию. Даже хан Золотой Орды в  первое время получал ярлык на  ханствование у  верховного монгольского императора. Русские князья были встроены в  эту систему, а  выход  — харадж  — платили не  только русские, но  и  все оседлые народы, подчинявшиеся Орде.

Кто осуществлял это  иго? До  недавнего времени, без сомнения, отвечали монголо-татары. Вот это составное понятие было известно уже в  XIII веке. Есть единичное, очень редкое упоминание в  китайских и  армянских источниках того времени. Однако оно, вероятно, использовалось очень редко и  с  тех пор абсолютно забылось. В  1817 году немецкий историк Христиан Крузель составлял атлас по  европейской истории, он  был не  знаком с  восточными текстами и  заново придумал обозначение «монголо-татары». Российский историк Петр Наумов в  1829 году ввел в  свою книгу этот термин, и  с  тех пор «монголо-татары» прочно обосновались на  страницах и  научных исследований, и  учебников. И  это порождает кашу в  головах и  ложные искусственные схемы.

Какое-то время назад мне довелось давать интервью одному СМИ Казахстана. Журналист меня спрашивает: «Как вы  считаете, как монголо-татарское иго повлияло на  историю Казахстана?» Пришлось объяснить ему, что предки казахов  — кыпчаки  — составляли основное население Золотой Орды, т.  е. они и  были теми самыми монголо-татарами, которые, соответственно, сами над собой не  могли ига осуществлять. А  буквально две недели назад я  составлял рецензию на  башкирский учебник по  местной истории для 6 класса. И  там в  параграфе о  золотоордынском периоде, о  XIV веке, говорится «подвластное монголам население [в Башкирии] усилило борьбу против ордынцев». Но  башкиры, как подданные ордынских ханов, сами являлись ордынцами. Понятно, в  чем тут логика  — башкиры боролись с  монголами, но  абсолютно неверное понимание той ситуации. Этнических монголов того времени в  Золотой Орде уже не  осталось, они смешались, ассимилировались с  местными тюрками.

В  2019 году о  Золотой Орде вспомнили в  России не  только историки и  не  только школьники и  студенты, но  и  чиновники разных рангов. Речь о  прекрасно вам известной проблеме празднования так называемого Великого стояния на  реке Угре 1480 года. Напоминаю, что это инициатива Калужского губернатора ( Анатолия Артамонова —  прим. ред. ). Сначала собирались отмечать день воинской славы, потом объяснили, что «славы» там не  было, потому что были перестрелки с  разных берегов без крупного сражения. И  решили преподнести это как просто памятную дату в  отечественной истории. Память о  чем? О  свержении  ига. Написал  же Николай Михайлович Карамзин, что здесь конец нашему рабству. Правда со  времен Николая Михайловича наука ушла далеко вперед и  сейчас уже выяснили, что дань эту перестали платить за  8 лет до  Стояния на  Угре. Кстати, это важная деталь  — перестали платить выход в  Орду, но  продолжали собирать! Но  все это теперь московская казна оставляла себе. Не  было нужды демонстративно ломать налоговую систему, которая устоялась до  этого за  200  лет.

Понятно, что калужским чиновникам нет никакого дела до  падения ига, до  событий XV  века. Их  интересуют инвестиции, деньги, туризм. Ну, мало им  того, что Калуга  — это место почетной ссылки имама Шамиля, что там жил последний крымский хан, что там работал Циолковский и  т.  д.  Как известно, инициатива эта не  прошла  — протест от  лица Госсовета Татарстана заставил насторожиться центральные власти. Из  администрации президента последовала рекомендация в  комитет по  обороне Госдумы снять вопрос с  рассмотрения. И, должен сказать, что в  контрдействиях Татарстана очень верно были расставлены акценты  — не  нужно было ни  в  коем случае убеждать, что дату этого события не  стоит отмечать из-за ее  малой значимости, потому что нужно учитывать идеологический контекст нашего времени.

Я  думаю, вы  все помните историю с  панфиловцами, как ее  пытались развенчать, как за  них заступались. Недавно немецкие историки выступили с  развенчанием танковского сражения под Прохоровкой на  Курской дуге в  1943 году. И  любое негативное мнение относительно стояния на  Угре было  бы воспринято точно в  таком  же контексте, как дегероизация национальной истории, как очернение героического прошлого и  т.  д.  И  реакция оказалась  бы противоположной той, на  которую рассчитывали противники этого фальшивого праздника. В  данном случае абсолютно неважно, что произошло на  Угре в  XV  веке, главное состоит в  том, что не  стоит заострять внимание на  событиях, которые задевают национальную память и  исторические чувства народов, населяющих Россию. Ведь никому не  приходит в  голову на  общефедеральном уровне отмечать  взятие Иваном Грозным Казани, или начало/окончание Кавказской войны XIX века, или подавление национальных восстаний. Едва  ли нашему обществу нужна реанимация памяти о  столкновении двух народов  — русских и  татар, о  давней вражде между ними.

Раздаются мнения, в  т.  ч. больших историков, что, мол, татары Золотой Орды не  были связаны с  Казанским ханством, что это другие татары и  нечего, мол, Казани здесь обижаться. Ну, с  одной стороны, да, действительно, тут определенная логика есть, можно считать, что современные татары соотносятся с  ордынскими татарами, примерно как современные итальянцы с  древними римлянами, т.  е. другая культура, другая ментальность, очень изменился и  язык, да, это разные, но  если в  сознании современной татарской общественности, интеллектуальной элиты татары Золотой Орды воспринимаются как предки, то  и  нужно исходить из  этого чувства и  учитывать национальные чувства при принятии государственных решений и  подготовке ответственных документов.

В  нынешнем идеологическом вакууме, когда у  населения все больше нарастает раздражение, разочарование, конечно, станут придумывать подобные даты и  поводы. Сторонники празднования этого «Великого стояния на  Угре», как правило, далекие от  тюркской истории, глубокомысленно рассуждают: в  тех событиях 1480 года крымский хан был союзником московского князя, т.  е. и  татарский мир не  был единым, оказывается, с  крымцами у  русских давние союзнические отношения  — вот видите, как славно, оказывается, русские и  крымцы  — традиционные союзники.

Но  как часто бывает в  нашей громоздкой бюрократической системе, Московская областная дума начала продвигать идею ежегодно отмечать день победы над крымским войском у  деревни Молоди в  1572 году. Тогда Девлет Гирей шел к  Москве, которую сжег в  прошлом году, но  был разбит в  50 верстах от  столицы войском князя Михаила Воротынского. В  августе было заседание профильного комитета областной думы, были приглашены соответствующе подобранные эксперты. Там эту идею единодушно одобрили и  постановили продвигать ее  в  более высокие инстанции и  сделать памятным днем для всей России. В  общем, то  же самое, что не  удалось администрации Калужской области с  Угрой.

В  современной ситуации трудно представить себе более нелепую, даже опасную идею, чем создавать крымским татарам негативную репутацию  — никакие они, оказывается, не  союзники, а  старинные враги русских, когда-то разбитые на  подступах к  столице. Еще посмотрим, что породит бюрократическая машина через три года  — в  2023 году, когда исполнится 340 лет присоединения Крыма к  России, соответственно, ликвидации Крымского ханства. Опыт уходящего 2019 года показывает, что и  в  этом случае могут появиться неожиданные двусмысленные решения. И  в  то  же время 2019 год показал, что в  российском обществе есть силы, способные противостоять исторической безграмотности, политической слепоте и  нравственной глухоте отдельных чиновников. Позиция руководства Татарстана по  Стоянию  на  Угре смогла остановить уже запущенный процесс утверждения этого вредного замысла.

Бесполезно отрицать, что русско-татарские отношения в  эпоху Средневековья складывались непросто на  основе принципов господства, подчинения, даннической зависимости с  использованием военного политического принуждения. Однако эти конфликтные ситуации остались в  далеком прошлом. Уже на  протяжении нескольких столетий татары составляют значительную часть населения России. И  представители татарского народа постоянно вносили и  продолжают вносить существенный вклад в  развитие нашего государства. Объективное, честное, профессиональное изучение прошлого России и  составляющих ее  народов поможет и  помогает раскрыть известные и  искажаемые страницы истории. И  несомненно, в  целом это будет способствовать развитию и  патриотизма, и  укрепления нашей многонациональной страны.